Филип Фармер - Повелитель деревьев (Мемуары Лорда Грандрита - 10)

Я не хотел больше видеть ни одно человеческое существо И, думаю, еще очень долго не захочу. Я хотел быть свободным, отчитываться лишь перед самим собой. Я хотел общаться с животными, с природой, той природой, которую воспел в своих поэмах Уитмен. Цивилизация не будила во мне сейчас никаких других чувств, кроме дикой ненависти. Я ненавидел людей.

Я ненавидел города, особенно Лондон, и в нем больше всего к ненавидел его знаменитый туман, насморк и всегда промокшие ноги, галдеж и крики на улицах, уличные потасовки, толпу, толкотню, вечно спешащих куда-то прохожих, ощущение безумия и ненависти, отравляющих атмосферу города не меньше, чем выхлопные газы сотен тысяч автомобилей.

Не будь у меня жены и Калибана, я не медлил бы ни минуты и сразу же пустился бы в путь. Пусть оставшиеся сами решают свои проблемы. Лишь бы только Девять забыли о моем существовании. Большего мне не надо. Я прекратил бы свои розыски и тоже постарался бы забыть о них.

Но Клио скорее всего была в опасности. И Калибан, когдато мой самый страшный и опасный враг, ставший моим лучшим другом.

Я глубоко вздохнул, перевернулся на другой бок и попросил ночь успокоить мой мятущийся разум.

На следующий день первый же вопрос Дика был: собираюсь ли я взять его с собой в Англию. Я объяснил ему, почему вынужден сказать «нет». Похоже, он согласился с приведенными ему аргументами, но тут же спросил, что же ему делать дальше? Я посоветовал ему вернуться к приемным родителям, живущим на том же месте, у границы джунглей и саванны.

Однажды придет день, когда мы с Калибаном начнем операцию против Девяти, и тогда нам потребуется и он сам, и его несравненная сила.

Дик скривился и почесал повязку, прикрывавшую его пупок.

В следующий раз, когда он будет драться на ножах, он не забудет урока, полученного от меня. Он будет помнить, что нож может еще и летать, и больше не позволит застать себя врасплох.

Лезвие моего кинжала не глубоко проникло в его плоть, так как он все-таки в самом конце успел несколько ослабить силу удара, задев кинжал рукой. Руки его, кстати, были все в следах многочисленных ран и порезов, но целлюлярная псевдоткань, изобретенная Калибаном именно для таких случаев, сотворила свое очередное чудо, и все раны уже затянулись. То же самое было и с дыркой в животе, которой я удостоил его.

На данный момент Дик еще не мог полностью выпрямляться без риска, что от натяжения рана не откроется вновь.

Безумное преследование меня на джипе по изрытой ямами и трещинами долине было для него сущей пыткой. Но если не случится ничего непредвиденного, скажем, какого-то несчастного случая и раскрытия раны, через неделю он будет совершенно здоров. Когда я сказал ему, что все получается лишь у тех, кто умеет ждать, Дик покачал головой и вновь скривился в жуткой гримасе — зрелище, надо сказать, не для слабонервных. И такто он с его огромными, выступающими над дикими глазами аркадами надбровных дуг, иссине-черной кожей лица, выпирающей вперед челюстью с длинными заостренными клыками нo выглядел красавцем. Улыбка же делала его лицо еще более свирепым и диким.

Во время всей дороги, когда мы уже возвращались в долину, он хранил упрямое, угрюмое молчание и лишь коротко и односложно отвечал, когда кто-либо задавал ему вопрос.

Первое, что сделал Муртаг, когда мы вернулись к оставлен ным ими джипам, он связался по радио с лагерем на аэродроме.

Оператор, услышав его, не мог скрыть своего крайнего удивления. Он, как и все остальные, думал, что Муртаг если не убит в погоне за мной, то давно уже удрал, стараясь проложить как можно большее расстояние между собой и пославшими его на эту операцию Девятью.

— Я схватил лорда Грандрита, — доложил Муртаг офицеру, прибежавшему по вызову радиста. — Графиня тоже у меня. Сейчас я их вам доставлю.

Офицер, некий Ибн Кхалим, долго молчал, видимо, онемев от изумления. Я понимал его. Причин тому было несколько.

Первая, то, что я все-таки был схвачен. Вторая, не просто схвачен, но схвачен живым. Из этого возникала третья, и самая важная: благодаря этой поимке Муртаг мог вновь рассчитывать на снисхождение и благодарность Девяти, что сразу меняло к нему отношение. За время этого молчания офицер, вероятно, успел связаться со своим начальством. Наконец в рации раздался щелчок, и он заговорил. Приказ был следующий: Муртаг и все его люди немедленно должны отправиться в лагерь; Клара и я должны быть доставлены живыми. Таково было приказание Аи-не-ны, которое она передала по радио откуда-то из Европы.