Григорий Адамов - Изгнание Владыки (часть 1)

Хинскому стало жарко. Ему впервые приходилось самостоятельно решать такие задачи.

Итак, Комаров ступил одной ногой на столик.

Зачем? К окну?!

Хинский отвернул рычажок герметизации, начал медленно и осторожно спускать раму окна.

Горячий, колкий от песка ветер ударил в лицо, растрепал волосы.

Сантиметр за сантиметром, медленно и пристально Хинский рассматривал черное каучуковое ребро оконной рамы.

Тонкая, едва заметная и чуть взлохмаченная царапина. Совсем свежая, еще взъерошенная, она шла поперек ребра – изнутри кнаружи. И вот другая вдоль ребра…

Сомнений не было! Комаров выпрыгнул в окно!

Чувствуя внезапное изнеможение, Хинский поднял раму, повернул рычажок и опустился на диван.

На полном ходу поезда… Ведь это смерть! Это самоубийство!

Лейтенант сорвался с места, бросился к двери.

Надо поднять тревогу! Надо остановить поезд! Надо искать его… может быть, уже его труп!

Он схватился за ручку двери – и остановился.

Нет! Нет, нет… Комаров не такой… Не такой человек Комаров! Что, он этого сам не понимал? Значит, это нужно было… Нужно было и можно было… Что-то произошло… Где Кардан? Не может быть, чтобы Комаров оставил Кардана. Значит, и Кардан туда же…

Вдруг вспыхнуло воспоминание: красные огни, ремонт пути, замедленный ход поезда… Ясно!

Лейтенант слабо улыбнулся, надежда оживила его. Несколько минут он сидел неподвижно, откинувшись на спинку дивана, закрыв глаза, потом встал, снял с крючка электропылесос и начал приводить в порядок купе.

Вдали за окном показались огни. Жемчужный световой туман, все больше сгущаясь, залил горизонт.

Поезд замедлил ход; тряхнуло на первой стрелке.

Вот и Вознесенск.

В Вознесенске незнакомец почти не причинял хлопот лейтенанту. По-видимому, он чувствовал себя здесь вполне спокойно и уверенно.

Не желая попадаться ему на глаза, лейтенант передал наблюдение местным работникам. Ежедневно ему сообщали лично и по микрорадио, что делает, как живет, кого посещает незнакомец.

Впрочем, с первого же дня своего пребывания в Вознесенске этот человек перестал быть незнакомцем. На большом заводе, который он с утра посетил, его давно знали: Петр Оскарович Гюнтер, контролер-приемщик ВАРа – Великих Арктических Работ.

Сейчас он приехал для обследования работы контролеров-приемщиков на заводах.

Он был очень строг, требователен, почти придирчив. Ни одна мелочь не ускользала от его глаз. И контролеры и администрация заводов с уважением относились к его указаниям. Все его требования были дельными, и возражать было нечего.

Два дня Гюнтер провел в Вознесенске. Хинский находился эти дни безвыходно в гостинице, почти не показываясь на улице. Помимо того, что в любой момент к нему могло поступить сообщение о готовящемся выезде Гюнтера из города, он неустанно занимался поисками Комарова в эфире при помощи своего микрорадио.

Он все надеялся, что майор, может быть, еще находится в радиусе действия этого маломощного аппарата, где-нибудь в пределах двухсот километров от Вознесенска.

Сомнения и тревога не давали покоя молодому лейтенанту.

За год работы с Комаровым он успел всей душой привязаться к начальнику – всегда спокойному, выдержанному, талантливому «следопыту», человеку с самыми разносторонними интересами и запросами. Беседы с ним о работе, долгие задушевные разговоры о жизни, об искусстве доставляли Хинскому истинное наслаждение. Они открывали ему столько нового, иногда неожиданного, что молодой человек готов был часами слушать своего начальника и друга.

Комаров был одинокий человек. Два года назад он потерял жену. Он был из породы однолюбов, и до сих пор затянувшаяся, но не зажившая рана тихо ныла в его сердце. Ему все не хватало чего-то, он чувствовал все время рядом с собой пустое, незанятое место. Сын умер еще мальчиком. Дочь в прошлом году уехала с любимым человеком в Ташкент, и редкие встречи с ней на экране телевизефона не могли оживить пустую теперь квартиру.

Восторженная привязанность молодого лейтенанта трогала Комарова своей искренностью. Он полюбил его, как сына, когда-то потерянного и теперь словно вновь найденного.

…Тревога мучила лейтенанта. То ему представлялось искалеченное тело Комарова – одинокое, в ночи, возле путей, то казалось, что он видит своего майора окруженным врагами, отражающим нападение, изнемогающим, раненым, то он видел его усталым, измученным жаждой, едва бредущим под палящим солнцем.