Пьер Буль: Бесконечная ночь

Мы сидели друг против друга в атмосфере вечернего Монпарнаса, обвеваемые нежным ветерком. Я настолько был увлечен рассказом бадарийца, что совсем забыл о еде. Было девять часов. В бутылках ничего не оставалось. Я хотел заказать новые, когда маленький человек в очках поднялся с места и, к моему глубочайшему изумлению, обратился к нам по-латыни.

— О граждане, — сказал он, — простите, что я нарушаю вашу беседу. Не обвиняйте меня в нескромности за то, что я слушал ваш разговор. Твои манеры меня поразили, о предок, едва только я увидел тебя. Я не мог не прислушаться к твоим словам. Они настолько взволновали меня, что я не удержался и слушал до конца. Не проклинайте же меня, но возблагодарите случай, который сделал возможной эту встречу, возблагодарите непостижимую привязанность людей к прошлому, которая побуждает изучать в школах латынь даже в наши дни… Но что там! Я должен сказать в мои дни, ибо, о благородные незнакомцы, мы с вами люди разных эпох . Насколько бы чудесным вам это ни показалось, знайте же, друзья, что перед вами еще один путешественник во времени. Но я прибыл сюда из далекого будущего. Ни одному из вас невдомек мое существование, ибо, да будет известно тебе, парижанин, и тебе, бадариец, я должен родиться только через десять-двенадцать тысяч лет; я не могу сказать точнее, ибо, как и ты, о мой предок Амун, я приземлился в этой эпохе случайно, после того как установил, что не смогу сразу преодолеть протяженность в двести веков, на которую был установлен мой механизм, и должен сделать промежуточную остановку.

Друзья, перед вами доктор Джинг-Джонг, один из прославленных ученых республики Перголия… но, увы, нам ничего не известно о Перголезской республике, потому что страна, которая станет свидетелем моего блистательного успеха, пока еще скрыта под океаном, именуемым в твое время, о парижанин, Тихим. Знайте же, что мне поручено… я хотел сказать: мне будет поручено Перголезской академией предпринять научное путешествие в прошлое, используя наше последнее достижение — машину времени. Длительность путешествия будет установлена в двести веков земного времени. По моим расчетам, я должен достигнуть замечательной бадарийской эпохи, с которой нас познакомила наша наука. Незначительное обстоятельство вынудило меня сделать здесь промежуточную посадку. Но я счастлив, ибо это позволило мне сразу же познакомиться с двумя различными эпохами.

Я прибыл сюда пять дней назад по твоему времени, парижанин. Я обменял свою одежду на другую, которая здесь не бросается в глаза. А вот моя машина.

Он показал овальный предмет, похожий на тот, что я видел у Амуна.

— О божественный Джинг-Джонг, — начал я.

Но я вынужден был остановиться, настолько я был потрясен. Я сделал знак гарсону и показал перголезцу место за нашим столом; моих сил хватило ровно настолько, чтобы спросить его, что он предпочитает выпить. Он ответил, что напиток, именуемый коньяк, во всех отношениях его удовлетворяет.

— Он напоминает мне, — добавил он, — напиток, который у себя дома я пью постоянно… Я хотел сказать: буду пить. В самом деле, я еще не привык к жизни за десять тысяч лет до своей эпохи, и я прошу у вас прощения за путаницу, которую вношу из-за этого в разговор… Если ты позволишь, я хотел бы коньяк и немножко газированной воды.

Я заказал бутылку коньяку и сифон газированной воды и принялся разглядывать нового знакомца. Он был маленького роста, совершенно лыс и одет в аккуратный черный сюртук. Глаза его горели дьявольским огнем, и мое внимание, несомненно, привлек бы его череп необыкновенной величины, если бы не бадариец. После появления маленького человека он еще не произнес ни слова. Казалось, он недоволен.

Одним глотком я выпил стакан коньяку и немножко пришел в себя.

— Господа, — начал я, — …прошу прощения, джентльмены… Я хочу сказать: о ученейшие! Ты, знаменитейший из бадарийцев, и ты, который своей славой затмил… затмишь самых прославленных перголезцев! Этот вечер ознаменован величайшим событием в моей жизни, и я благодарю провидение за то, что оно позволило мне стать свидетелем настоящих чудес. Я чувствую себя недостойным и, краснея от стыда, склоняюсь перед твоей необычайной мудростью, Амун-Ка-Зайлат, и мудростью, которая достанется в удел тебе, Джинг-Джонг. Но сжальтесь над непросвещенностью этого века, который, как я замечаю, является чем-то вроде мрачного средневековья. Я заклинаю вас дать мне некоторые разъяснения. Ведь со дня твоей смерти, бадариец, живший восемь тысяч лет назад, прошло по меньшей мере семьдесят девять веков. Как же ты можешь находиться здесь, перед моими глазами?