Айзек Азимов - Ловушка для простаков

– Во всяком случае, им казалось, что они думают о будущем. От них, наверное, немного осталось?

Фоукс попытался отнестись к этому философски.

– Прошло больше ста лет, чего же вы хотите? Но от них осталось куда больше, чем я ожидал. Дома были в основном сборными. Они обрушились, и местность заросла. Но то, что сохранилось, обязано этим ледниковому климату Малышки. Деревья – или что-то вроде деревьев – невелики и, очевидно, растут медленно. Но все равно расчищенное место заросло. С воздуха узнать его можно только потому, что молодая поросль имеет другую окраску и выглядит не так, как окружающие леса.

Он показал на одну из фотографий.

– Вот просто куча лома. Может быть, здесь когда-то стояли механизмы. А это, по-моему, кладбище.

– А останки? Кости? – спросил Нови. Фоукс покачал головой.

– Но не могли же последние, кто остался в живых, похоронить сами себя? сказал Нови.

– Вероятно, это сделали животные, – сказал Фоукс. Он встал и отвернулся от собеседников.

– Когда я пробирался там, шел дождь. Он падал на плоские листья над головой, а под ногами была мягкая, мокрая земля. Было темно и мрачно. Дул холодный ветер. На снимках это не чувствуется, но мне казалось, что вокруг тысяча призраков, которые чего-то ждут…

Его настроение передалось всем присутствующим.

– Прекратите! – в ярости сказал Саймон.

Острый носик Марка Аннунчио, стоявшего позади всех, прямо-таки дрожал от любопытства. Он повернулся к Шеффилду и прошептал:

– Призраки? Но не было ни одного достоверного случая…

Шеффилд дотронулся до тощего плеча Марка.

– Это только так говорится, Марк. Но не огорчайся, что он не имел это в виду буквально. Ты присутствуешь при рождении суеверия, а это тоже неплохо, верно?

Вечером в тот день, когда Фоукс вернулся из второго облета, угрюмый капитан Фолленби разыскал Саймона и, откашлявшись, сказал:

– Дело плохо, доктор Саймон. Люди беспокоятся. Очень беспокоятся.

Ставни иллюминаторов были открыты. Лагранж-I уже шесть часов как закатился, и кроваво-красный свет заходящего Лагранжа-II окрашивал в багровый цвет лицо капитана и его короткие седые волосы.

Саймон, у которого вся команда вообще и капитан в особенности вызывали сдержанное раздражение, спросил:

– В чем дело, капитан?

– Уже две недели здесь. По земному счету. До сих пор никто не выходит без скафандра. Каждый раз облучаются, когда приходят обратно. Что-нибудь неладное в воздухе?

– Насколько нам известно, нет.

– Тогда почему нельзя им дышать?

– Это решаю я, капитан.

Лицо капитана и в самом деле побагровело. Он сказал:

– В договоре сказано, что я не должен оставаться, если что-нибудь угрожает безопасности корабля. А перепуганный экипаж на грани бунта мне ни к чему.

– Разве вы не можете сами управиться со своими людьми?

– В разумных пределах.

– Но что их беспокоит? Это новая планета, и мы стараемся не рисковать. Неужели они этого не понимают?

– Две недели, и все еще не хотим рисковать. Они думают, мы что-то скрываем. И они правы. Вы это знаете. Кроме того, выход на поверхность всегда необходим. Он нужен команде. Даже на голый обломок в милю шириной. Нужно отвлечься от корабля. От обычных дел. Не могу им в этом отказывать.

– Дайте мне время до завтра, – недовольно ответил Саймон.

На следующий день ученые собрались в обсерватории. Саймон сказал:

– Вернадский говорит, что исследования воздуха дают отрицательные результаты. Родригес не обнаружил в нем никаких патогенных организмов.

Последние его слова вызвали всеобщее сомнение.

– Но поселок умер от болезни, даю голову на отсечение, – возразил Нови.

– Возможно, – ответил сразу Родригес, – но попробуйте объяснить, каким образом. Этого не может быть. Я могу это повторять сколько угодно. Судите сами. Почти на всех планетах типа Земли зарождается жизнь, и эта жизнь почти всегда имеет белковую природу и почти всегда – или клеточную, или вирусную организацию. И только. Этим сходство исчерпывается. Вы, неспециалисты, думаете, что все равно – Земля или другая планета. Что микробы – это микробы, а вирусы – это вирусы. А я говорю, что вы не понимаете, какие бесконечные возможности разнообразия заложены в молекуле белка. Даже на Земле у каждого вида – свои болезни. Некоторые могут распространяться на несколько видов, но на Земле нет на единой патогенной формы жизни, которая могла бы угрожать всем видам. Вы думаете, что для вируса или бактерии, развивавшихся на другой планете независимо в течение миллиарда лет, со своими аминокислотами, со своими ферментными системами, со своим обменом веществ, человек окажется питательным, как конфетка? Уверяю вас, это наивно.