Андрей Дашков - Стервятник

Чувства, выражаемые поэтами, и даже сухие творения летописцев казались ему чрезмерно выспренними и крайними; в его раз и навсегда утвердившемся мирке им не было места. Гагиус наслаждался собственным тихим непоколебимым благополучием, приятными путешествиями, размеренными буднями, вкусной едой, а также любовью без раздражающих страстей и особых потрясений. Ему были неведомы сомнения, меланхолия, отчужденность. Он сделал прекрасную партию; нежные чувства его юной супруги были подкреплены солидными доходами ее семейства.

К хаотическому образу жизни некоторых своих знакомых Люрт испытывал что-то вроде брезгливости, а любые, хоть сколько-нибудь значительные перемены могли лишь напугать его... Одним словом, советник Гагиус был во всех отношениях приятным человеком и никогда не прибегал к таинству превращений. Поэтому даже весьма отдаленная спокойная старость казалась ему в высшей степени заманчивым завершением земного пути.

...Некоторое время он наблюдал за своей юной шестнадцатилетней женой Лоной и запечатлел на ее челе нежный поцелуй. Но не более, - сегодняшняя ночь не была ночью любви. Их полугодовалый ребенок находился в умелых заботливых руках пожилой кормилицы и Гагиус приготовился без помех отдаться во власть сновидений. Поэтому он был крайне раздосадован, когда услышал донесшийся снизу неясный шум...

Когда ночь, наконец, опустилась на столицу Валидии, кролик выбрался из своего укрытия и запрыгал к центру города. Большую часть времени ему приходилось двигаться под прикрытием заборов, по трубам водостоков, через тесные проходные дворики, минуя людные улицы и оживленные перекрестки. Иногда он возвращался, встретив непреодолимое препятствие, и искал новый путь к цели, пока не оказался, наконец, на тихой улице, застроенной добротными и несколько тяжеловатыми особняками.

Подобравшись как можно ближе к дому Гагиуса, выделявшемуся изображением фамильного герба на чугунных решетках окон и забора, Люгер был вынужден сделать то, без чего уже нельзя было обойтись, хотя он и рисковал при этом своей репутацией.

Тело кролика исчезло в основании дымного столба, тотчас же размытого ветром и дождем. Из дымного облака появился Люгер, голый, замерзший, измученный бегством, лишившийся оружия и одежды. Одна его рука была коричневой от запекшейся крови. Рана снова открылась после превращения и сильно кровоточила.

Выскользнув из подворотни, Стервятник из последних сил перебежал улицу, поднялся по широкой каменной лестнице и постучал в дверь дома, излучавшего благополучие и основательность.

Не обращая ни малейшего внимания на ругань и проклятия Люгера, невозмутимый слуга с каменным лицом долго и подозрительно изучал его через маленькое окошко, расположенное рядом с дверью, после чего, наконец, отворил.

Слот ввалился в теплый коридор, пропахший запахом горящих в камине поленьев, и интерьер поплыл у него перед глазами, слившись в несколько разноцветных полос. Чьи-то размытые лица возникли на краю туманного облака, затягивавшего мир, и, сделав еще три шага, Люгер рухнул на пол, сопровождаемый испуганным женским визгом.

Стервятник очнулся на кровати в спальне с высокими окнами, затянутыми темно-зелеными портьерами. Он был укрыт теплым пледом, раны его были аккуратно перевязаны, царапины и неглубокие порезы обильно смазаны бальзамом. Справа от него уютно потрескивал огонь в камине; ласковый сумрак не раздражал глаза.

Некоторое время Слот лежал, вспоминая, где он находится. Гравюры на стенах и кое-какие детали обстановки помогли ему в этом. На гравюрах были сплошь изображены озаренные лунным светом замки и силуэты некоторых из них были ему знакомы. По-видимому, предполагалось, что такого рода изображения как нельзя более подходят для спален.

Пока Люгер апатично размышлял об этом, пытаясь забыть о ноющей боли в руке, дверь неслышно отворилась и в спальню проскользнула Лума, одна из служанок Гагиуса, держа в руках полную чашу какого-то горячего питья.

"О, нет!", - промелькнуло в голове Стервятника, закрывшего глаза и притворившегося спящим. Но было уже поздно. Поставив чашу на прикроватный столик, Лума забралась на кровать и нежно, но требовательно поцеловала Люгера в губы.

Притворяться спящим и дальше было бессмысленно. Слот издал страдальческий стон от якобы причиненной ему боли и, открыв глаза, уставился на лепные украшения потолка.

- Теперь мы сможем долго быть вместе, господин, - защебетала Лума, чуть отстранившись, но не переставая ласкать теплой ладонью грудь и живот Люгера. Потом ее влажный юркий язычок проник в его ушную раковину.