Карен Фаулер - Что я не видела

На следующее утро Беверли объявила во уважение к пожеланию Мериона, что, когда вы выйдем, она останется в миссии. Как только можно быстро Уилмет сказал, что его желудок так буйствует, что он тоже хотел бы остаться. Такое всех нас захватило врасплох, потому что среди нас он был единственным настоящим охотником. И это поставило Мериона в странное положение — мы, похоже, больше нуждались во враче в горах, чем в миссии, но я догадываюсь, что он скорее допустил бы, чтобы Беверли забрали гориллы, чем Уилмет. Он суетился и потел над кучей подробностей, до которых никому не было дела, а пока что день проходил в тайных совещаниях — Мериона с Арчером, Арчера с Беверли, Рассела с Уилметом, Эдди с Беверли. К обеду Беверли сказала, что изменила намерение, а у Уилмета произошло чудесное исцеление. И кода на следующее утро мы вышли, то были в полном составе, однако с весьма сильно натянутыми отношениями.

Потребовалось почти две сотни носильщиков, чтобы доставить нашу маленькую группу из семи человек к горе Микено. Это был тяжелый переход без тропинок, мы шли, спотыкаясь на корнях, прорубаясь и переползая на четвереньках через густо переплетенный бамбук. На длинных скользких полосах грязи не за что было уцепиться. И все время круто вверх, в гору. Сердце и легкие у меня работали, пожалуй, еще тяжелее, чем ноги, и, хотя было не слишком жарко, мне постоянно приходилось вытирать лицо и шею. По мере увеличения высоты я все шире разевала рот для дыхания, словно рыба в сети.

Нас женщин поместили в середине группы с оруженосцами впереди и сзади. Я соскальзывала много раз и меня приходилось хватать и снова ставить прямо. Эдди мучился мыслями о паутине, по которой мы шли, не останавливаясь для исследований, а Рассел — об оруженосцах, которые, как он гарантировал, удерут с нашими ружьями при первых знаках опасности. Но мы не дошли бы до лагеря, если б останавливались ради пауков, и не могли бы оставаться на курсе, если б наши руки были заняты оружием. Вскоре Беверли заныла, чтобы явилась хоть какая-нибудь горилла и понесла ее остаток пути.

Потом мы все так запыхались, что несколько часов взбирались молча, делая перерывы там, где вдруг выходили на солнце, подкрепляясь шоколадом и крекерами.

Вскоре наше настроение стало превосходным. Мы увидели следы слонов, громадные, глубокие чаши в глине, наполовину залитые водой. Мы увидели поляны, заросшие дикой морковью, и экстравагантность розовых и пурпурных орхидей. Травы, настолько нежно-зеленые, что, казалось, они вот-вот растают. Я пересмотрела свои представления о Рае, выкинув розы и выбрав взамен эти далекие леса, где живут гориллы — туманные дожди, кривые стволы хагений, обвитые лианами, золотистые мхи, серебряные лишайники, щелканье и жужжание мух и жуков, запах кошачьей мяты, когда мы на нее наступали.

Наконец, мы остановились. Наши носильщики расшумелись, что дало нам возможность отдохнуть. Мои ступни опухли, а колени перестали гнуться, но за обедом у меня оказался громадный аппетит, да большая усталость, клонившая в постель и я заснула еще до заката. А потом вдруг проснулась. Температура, что весь день была приятной, резко упала. Эдди и я завернулись в свитеры, в куртки и в друг друга. Он тревожился о наших носильщиках, у которых не было одеял, как у нас, хотя они могли свободно поддерживать костер такого размера, какой захотят. На восходе они явились жаловаться Арчеру. Он поднял плату на дайм за голову, так как они действительно страдали в течении ночи, но около полусотни их нас все равно покинули.

Мы провели это утро, сидя в лагере и залечивая свои волдыри и царапины, некоторые их нас охотились на пауков, другие упражнялись в снайперском искусстве. Примерно в пяти минутах ходьбы был ручей с заводью, куда я и Беверли окунули ноги. Никаких москитов, никаких потовых пчел, никаких мух, уже одно это все превращало в рай. Но как только ко мне пришла эта мысль, на меня накатила волна малярийного жара, и от пота взмокла рубашка на спине.

Когда я снова пришла в себя, то оказалась в разгаре чего-то, начала чего я не услышала. Наверное, она рассказывала мне, что бывшая жена Мериона была ему неверна. Позднее казалось, что что-то подобное мне рассказывали, но, может быть, только казалось потому, что лишь такое придавало происходящему смысл. «Теперь он, похоже, думает, что обезьяны оставят меня в покое, если только я не стану их искушать», сказала она. «Бог мой!»

«Он говорит, их притягивает менструальная кровь.»