Филип Фармер - Отец

Нерешительно епископ заметил: – Вам тоже выпала честь – может, опасная, но тем не менее честь – оживлять мертвых. Я наблюдал за вами так же, как вы за мной. Вы не оставались безучастным. Правда, вы не падали на землю в полубессознательном состоянии, но дрожали и стонали в экстазе.

Он опустил глаза, затем, словно почувствовав стыд за свою нерешительность, поднял взгляд и, не мигая, посмотрел на Кэрмоди: – До обращения, Джон, вы были светским человеком. Скажите, разве ощущения при воскрешении не напоминают близость с женщиной?

Кэрмоди отвел глаза.

– Скажите мне без жалости и отвращения, – настаивал Андре. – Скажите мне правду.

Кэрмоди глубоко вздохнул: – Да, ощущения очень сходные. Но воскрешение – это нечто еще более личное, интимное, так как, начав процесс, ты полностью теряешь контроль над собой, ты уже не можешь остановиться, тело и душа сливаются и фокусируются на воскрешении. Чувство слияния – то, что мы всегда ищем, но не находим в сексе – здесь неизбежно. Ты чувствуешь, что ты созидатель и созидаемый. Кроме того, в тебе самом оживает часть животного – как вы, несомненно почувствовали – ибо в мозгу твоем появляется маленькая искорка, часть его жизни, и когда она двигается, ты осознаешь, что животное, которое ты оживил, тоже двигается. Она живет в тебе. Когда искорка тускнеет, животное спит, когда разгорается – страдает или переживает бурные эмоции. И когда искра гаснет, ты понимаешь, что животное мертво.

Мозг Отца – созвездие таких искорок, миллиардов звезд, ярко показывающее жизненную силу их владельца. Ему известно, где находится каждое из животных на этой планете, ему известно, когда оно умерло и когда он сотворил его, он ждет, пока кости покроются плотью, и затем он созидает…

– «Он созидает красоту, что неизменна, хоть и тленна. Хвала ж ему!» – выкрикнул Андре.

Пораженный, Кэрмоди поднял глаза.

– Я думаю, Хопкинс сильно огорчился бы, узнав какой смысл вы вкладываете в его слова. Возможно, он ответил бы вам строками из другого своего стихотворения: "Наш дух всегда отягощает плоть.

Ах, если бы освободил его Господь!

Ведь радуга горит, скажу без лести, Отнюдь не ради горсточки ожившей персти".

– Эта цитата подтверждает процитированное мною. Ожившая персть – новая плоть. Что вам еще нужно?

– Но ведь свободный дух. Но какова же цена за экстаз? Да, этот мир прекрасен, но разве он не бесплоден, не бесперспективен? Ладно, оставим это. Я лишь хотел напомнить Вашему Преосвященству, что эти власть и слава зиждутся лишь на чувстве единства и контроля над зверьем.

Этот мир – его ложе, но кто будет покоиться на нем до скончания веков? И почему он хочет покинуть его, если оно столь желанно? Во имя добра? Или во имя зла?

Час спустя три человека вошли в каюту епископа и заняли свои места за круглым столом. Кэрмоди нес маленький черный чемодан чик. Никому ничего не объясняя, он засунул его под стул. Все собравшиеся были в черных мантиях; когда Андре прочитал вступительную ритуальную молитву, они надели маски основателя ордена На мгновение в комнате воцарилась тишина, пока они глядели друг на друга из-под одинаковых масок, обеспечивающих анонимность: темная кожа, курчавые волосы, плоский нос, толстые губы – сильное лицо жителя Западной Африки. Создатель маски умудрился придать ей легендарную мягкость и благородство души, присущие Джейрусу Кбвака.

Капитан Ту произнес сквозь неподвижные губы маски: – Мы собрались здесь во имя Его любви, чтобы с помощью Его любви дать имя соблазну, перед лицом которого оказались, и предпринять действия, если таковые возможны, чтобы противостоять ему. Будем же говорить, как братья, и каждый раз, глядя на другую часть стола и видя лицо Основателя, вспоминать, что он ни разу не терял кротости, за исключением одного случая, ни разу не отказался от любви к ближнему, за одним исключением. Вспомним же его страдания, причиненные этим единственным случаем, и то, что он завещал нам, священникам и мирянам. Будем же достойны его духа в присутствии подобия его плоти.

– Я попрошу тебя говорить не так быстро, – заметил епископ. – Такая трескотня нарушает дух церемонии.

– Критика моего поведения вряд ли поможет делу.

– Правильный укор. Я прошу простить меня.

– Разумеется, – ответил Ту, слегка смутившись. – Разумеется. Но перейдем к делу.

– Я выступаю адвокатом Отца, – сказал епископ.

– Я выступаю обвинителем Отца, – сказал Кэрмоди.

– Слово адвокату Отца, – сказал Ту.