Ирина Дедюхова - Армагеддон №3

— Склочная же ты натура, Седой! — чавкая, ответил Григорий. — Меня тут другой вопрос занимает… Хватай бутерброд! Огурец сам порежь, если на культуру и вежливость потянуло. Я ведь пока на нарах парился, от нечего делать, много над чем задумываться стал. Вот прикинь такую ситуацию! Если меня не снимут с поезда, и мы доберемся до назначенного на днях Армагеддона, мы чем там будем заниматься, как ты думаешь? Мы с тобой, Седой, едем превышать пределы необходимой самообороны! Статья 37 Уголовного кодекса России… Я же в тюряге с ментами вместе сидел, мне там менты все объяснили. Между прочим, мы с тобой имеем право — нанести "любой ущерб" только в том случае, если сможем в суде твердо доказать, что сары на нас напали первыми. То есть представить суду неоспоримые доказательства. В виде твоего трупа, например. Нас ведь трое, а это, знаешь, сколько дает зацепок обвинению. Нас тут же бандой объявят.

— Кто это нас объявлять бандой будет? Сары, что ли? — разрезая огурец, ехидно поинтересовался Седой.

— Сам ведь знаешь, что они с виду вовсе не сары, а довольно влиятельные на сегодня люди, судя по общему бардаку, — развивая мысль, продолжил Григорий.

— Про бардак чего говорить, если мы давно из стран Балтии выехали? — намазывая на огурец горчицу, вставил Седой. — Белоруссию тоже миновали. За окно выгляни! Вот она, сынок, наша Родина! И бардак — это у нас нормальное состояние… Обычное, как ты уже отметил. В начале второго Армагеддона, в Гражданскую, каждое уважающее себя село здесь вообще по две банды имело. Противоположной идеологической направленности… Кстати, на мой труп попрошу не зариться!

— Да нужен мне твой труп! Себе оставь. Но ведь нельзя исключать такой вариант, если мы вдруг живыми останемся, а? — сказал Ямщиков, сверху подавая Седому булку и печеночный паштет. — Давай разберемся с насущными боевыми задачами. Ты ведь отлично понимаешь, что от нас останется, если предоставить сарам возможность для броска. А так все складывается, что нам выживать-то никак нельзя — засудят потом к едрене-фене. Это ты, папаша, верно заметил, что здесь нам с тобой, не Голливуд, где можно отколбасить всех собравшихся на какой-нибудь «миллениум» с гранатометом «Муха» во всю душу… Тут мы, братишка, до пенсии будем по каталажкам таскаться и всем доказывать, что мир спасли на хер…

— Про спасение мира вообще ничего нельзя говорить ни в коем случае, — решительно оборвал его Седой, тыча в сторону полки Ямщикова складным ножом. — О таких вещах лучше помалкивать, иначе в психушку посадят, а не в тюрьму. Тебе что, перед судом экспертизу в институте Сербского не проводили? Насколько я себе представляю, такому головорезу, как ты, перед судом непременно экспертизу проводят. Надо же выяснить, вменяемый ты или невменяемый?

— Сам-то вменяемый? — проворчал с верхней полки Ямщиков. — Едет в прицепном вагоне не к теще на блины, а на Армагеддон… Собирается превысить необходимую самооборону в отношении одичавших летучих мышек, размером с бегемота, и еще при этом — чужой вменяемостью интересуется… Вот говно!

— Не стану уточнять, от кого я все это слышу, — миролюбиво ответил Седой, намазывая паштетом новый бутерброд. — У тебя маринованных огурцов не осталось? Ты мой плеер возьми, послушай, какое ты — говно. Иногда бывает полезно узнать о себе мнение других.

— Не стану я это дерьмо выслушивать, — сказал Ямщиков, сосредоточенно роясь в пакетах. — Я же помню, что у меня здесь банка с огурцами стояла! Это Флик, поганец, к бабам своим упер! Заметь, утром все сухарики и орешки стырил… Ты бы повлиял на это чудо в перьях! Самим-то тоже надо что-то жрать, пока трупами не стали…

— Да как на него теперь повлияешь? — озабоченно заметил Седой. — Попробуй, повлияй, когда оно реснички и губки намазало. Там сейчас бабы на него куда большее влияние оказывают. С тобой-то вопрос понятен… Думаю, что тебя нарочно с поезда пока не снимают, чтобы за нами следить. Перед самым Армагеддоном могут снять, конечно… Хотя… Чего тянуть-то? Действительно, а почему тебя, Гриш, с поезда не снимают? Странно… Может, ты еще что-то скрываешь? Думаешь, нюх отшибло, так не разнюхаю, да?

— Не сняли, так, значит, снимут… Отстань! — машинально подытожил Ямщиков, продолжая сосредоточенно рыться в пакетах. — Кстати о бабах. Я видел, как они из ресторана пиво тащили. Нам бы тоже не мешало затариться. Чего всухую такие разговоры разводить? Как ты думаешь, Седой?

— Я, Гриша, думаю, что тебе надо было у этих сучек пиво отобрать, а ихние трупы с поезда скинуть, — внимательно прислушиваясь к чему-то, пробормотал Седой. — Я думаю, они специально в наш вагон сели, чтобы нам лишние проблемы создавать. Нет, ты это слышишь?