Ирина Дедюхова - Армагеддон №3

— Вот же молодые скалозубы! — беззлобно проворчала старуха, не сдержав ухмылку. — Ладно! Приеду и тесто поставлю. Это у нас такое гадание в Сибири… Поднимется тесто — и вам повезет. Ну, прощайте все! Не поминайте лихом!

Открыв двери из холодного тамбура, покрытого белой изморосью, и заглянув в опустевший вагон, Петрович даже остановился в нерешительности. Повернувшись к Марине, он сказал:

— Что-то жутко здесь стало, Марина Викторовна! Я сейчас этот туалет открою, вы никто в конец вагона не ходите!

— Петрович, ты тоже с Кириллом лучше к нам переезжай, — тихо сказала Марина, все еще прижимая к себе носки.

— Ладно. Но все-таки, мне кажется, сутки мы еще прокантуемся. Утрамбовывать нас через сутки будут. У меня все внутри сжимается…

— Это душа. Душа все чувствует, ее не обманешь.

— Я сейчас топить буду, приходи на огонь смотреть, — расщедрился Петрович.

— Спасибо! — признательно кивнула Марина.

Пока Марина и Петрович провожали последних обычных пассажиров, Ямщиков и Седой по очереди внимательно изучали старую карту с большой красной звездой. Пока смотрел один, другой лежал в задумчивости и как бы должен был мысленно переварить увиденное. Хотя оба толком не понимали, для чего вообще Факельщика снабдили этой бумажкой. Хуже всего, что в голову лезли разные мысли, далекие от целей и задач стремительно приближающего Армагеддона.

— Слушай, Седой, ты прости, может, я тебя от работы мозгом оторвал, — неожиданно сказал Ямщиков, повернувшись к Седому, пытавшемуся тайком обнюхать карту своим румпелем. — Ты никаких стихов не знаешь? Можешь стихи на память почитать?

— Чего тебе надо? Зачем? — с раздражением спросил Седой. Из воспитательных соображений он и после напутствия вел себя с Ямщиковым еще весьма сдержанно.

— Да так… Потянуло что-то, — неопределенно хмыкнув, ответил Григорий.

— "Я помню чудное мгновенье", — нехотя продекламировал Седой первое, что пришло в голову.

— Не, такое я читал! Почти каждый день читаю, осточертело! — отмахнулся Ямщиков и громко продекламировал:

— Это что такое? — недоуменно спросил Седой.

— Да так, неважно. А настоящих стихов ты, случаем, не помнишь?

Седой задумался, а потом тихо, почти для себя, прочел:

— Это стихи? — с сомнением спросил Ямщиков.

— Стихи, конечно, стихи! — заверил его Седой. — Как задницу прижмет по-настоящему, так сам заскулишь про прекрасные мгновения, собственным нюхом почуешь, где стихи, а где что-то другое… Душа попросит. Давай-ка, приканчивай разговорчики в строю и начинай башкой работать!

Далее, конечно, его понесло к бесконечным рассуждениям о необходимости именно теперь включиться в настоящую работу, но Ямщиков почти не прислушивался к привычному занудству Седого.

Ямщиков в который раз удивился своей патологической живучести. Вроде бы следовало примириться, что предприятие их обречено. С того самого момента, когда он увидел, кто у них вместо Факельщика. Да хотя бы, когда Нюхач признался, что ничего не чует… Просто принять житейскую истину, что им, как и всему вокруг, суждено умереть. Казалось бы, какая разница? Ведь и появились они не бессмертными. Но нечто упрямое и цепкое прямо у него внутри требовало как можно больше настоящих стихов про то, как "зренья нет"… Оно желало слушать, слушать… и не соглашаться с процитированными соратником красивыми словами, туго сплетенными в рифму с каким-то тревожным ритмом. Надо же! Будто с них списано! Седой горячо что-то доказывал рядом, а Ямщиков понимал, что согласиться со стихами было бы красивым трагическим финалом всего их дурацкого путешествия. И по уму именно такой финал следовало бы принять. Но все-таки и сам Седой заявлял, что вся работа его мозга должна быть направлена в иное, более плодотворное русло. Это, когда он просил его к Наташке в тамбур не ходить…

Из путаных, многоярусных размышлений с огромным количеством сложноподчиненных предложений, его Сусаниным вывел репродуктор, резко заоравший прямо в ухо:

Песенка была вроде бы ничего, и Ямщиков сделал радио погромче. Седой умолк и, явно обидевшись, повернулся к нему спиной. На словах "Начнет расспрашивать купе курящее про мое прошлое и настоящее" песня резко оборвалась. Женский голос с негодованием произнес: "Вот так Барбара Брыльска сообщает нам в фильме "Ирония судьбы, или с легким паром" о негативном поведении некоторых граждан в поездах дальнего следования. Напоминаем всем пассажирам о недопустимости курения в купе и крайней опасности подобных антиобщественных поступков!"