Ирина Дедюхова: Позови меня трижды…

Папа через некоторое время громко захрапел, а мама все ворочалась и вздыхала. Катя тоже сопела в подушку, но не спала, она думала. Вот страшно это или не страшно жить у Макаровны под столом? Она вспоминала полумрак, запах бязевого фартука Макаровны и, наконец, решила, что папа прав, как-нибудь она там обвыкнется. Она сложила под правую щеку ручки лодочкой и поплыла навстречу беспамятным детским снам…

Все неприятности у Вали в жизни начались в июле позапрошлого года, сразу после смены, когда бабы, в раздевалке заприметили округлившийся Валин живот.

— Та-ак, Валька… Та-ак… Значит, с залетом, подруга дорогая! Ну, и чо? Опять нам, бабы, по полторы смены пахать! Говорила же, что годик обождешь! — в сердцах сказала бригадирша.

Счастливая Валя обнимала руками свой живот и виновато глядела на подруг.

— Она ведь замужем все-таки, Ивановна, — осторожно заметила Галя Кондратьева.

— Ой, ты бы, Галина, вообще молчала! Сама-то только с Валеркой расчухалась, только с больничных вылезла, как с близнецами залетела! — отмахнулась от нее расстроенная бригадирша.

— Что, не рожать теперь, что ли? — обиженно протянула Дуся Терехова.

— Да я не про это… План-то ведь не урежут, да и Вальку жалко… Сейчас начнется у нее сплошное веселье. Ладно, Валентина, держись до последнего. На легкий труд не уходи, в складе сквозняки сплошные, на всю жизнь просквозит. И там такой пень старый работает, что нарочно заставляет легкотрудниц самих детали со склада вытаскивать, никого из мужиков цеховых туда не пускает. Мол, не положено! Все ему неймется, все надо над бабами повыкомыривать. Генерал! С нами до срока останешься. В случае чего, я участковую нашу повитуху упрошу тебя на больничный отпустить пораньше. Ты на учет-то встала?

— Нет еще…

— А чего?

— Стесняюся…

— На учет вставать, так она стесняется, а детей делать и план срывать, так и стыда нету чо-то! — удивилась Ивановна. — А срок-то свой хоть знаешь?

— Ага, в начале июня, — прошептала Валя.

— В консультации на три недели раньше скажешь, по задержке, поняла? — строго сказала бригадирша.

Валя кивнула тогда и чуть не заревела, обидевшись на бригадиршу. Но сколько раз потом она была ей благодарна за этот ее указ! Все-таки, какая у них была умная Ивановна, как она все видела наперед! Она действительно заранее жалела Валю, так же на производстве родив когда-то троих детей.

Почти до самого дородового отпуска Валя продержалась на участке, больничный брала только раз, чтобы съездить на покос в деревню. Отпуск перед родами из-за подсказки Ивановны получился большой, и Валя с Васей успели съездить в Москву за одеждой для маленькой. Даже шубу Вале купили, правда, три часа стояли в очереди. С заявлением на ясли Ивановна тоже подсказала. Они с Васей отнесли заявление пораньше Льву Абрамовичу, представителю цеха в месткоме, вместе с поллитрой и банкой меда. Он там, в месткоме, даже не волком, а львом выгрызал бюрократизм, но так, что все у него до самого верха были друзья-приятели. А вот потом действительно началось у нее сплошное веселье. Декретный отпуск — только три месяца, и как отдавать такую крошку кому-то на руки, Валя совсем не понимала. Но деваться было некуда, да и путевка могла пропасть.

Таких крох в яслях звали немцами, потому что они по малолетству, слава Богу, помалкивали, посапывая беспомощными кульками на веранде. И пока Катенька была в группе немцев, она почти не болела. А как она стала ползать, так началось — то одно, то другое. В последний раз они чуть ее не потеряли из-за воспаления легких. В слезах измотанная Валя пришла на участок. Совесть у нее была не только детей делать, но и на работу, но отдавать неокрепшую дочку обратно в ясли она боялась. Тогда Галя и Дуся рассказали ей про Макаровну из цокольного этажа. Двадцать пять рублей — сумма, конечно, значительная, но здоровье дочки было дороже, поэтому Катя отправилась к Макаровне под стол…

Весь мир теперь представлялся маленькой в вертикальных черточках сквозь шелковую бахрому скатерти. Маму, Макаровну и всех, кто ходил к старухе, Катя видела теперь, в основном, ниже пояса. И со временем она научилась различать их голоса и характеры лишь по походке, штопке на чулках и стрелках на брюках. Но болеть она действительно перестала. Под столом все время было тепло, а Макаровна еще застилала пол половиками и стареньким байковым одеялом. Тереха время от времени брали в садик, и почти всю зиму они сидели только втроем с близнецами до тех пор, пока он снова кого-нибудь там не избивал и не возвращался к ним под стол.