Робертсон Дэвис - Мантикора (Дептфордская трилогия - 2)

Я все понимал. Я думал об отце.

- Признаюсь, что сунулся не в свое дело, - сказал Адриан и покраснел до корней волос. - В Подвязке мне б устроили выволочку, если бы узнали, как я баловался с красками. Но ведь в конечном счете это мой первый самостоятельный поиск, и соблазн был слишком велик. А потому прошу тебя как друга принять от меня этот пустячок - "анитергиум".

Он вручил мне что-то вроде маленького тубуса, и, сняв металлическую крышечку с одного конца, внутри я обнаружил свиток. Развернул его на столе, где медицинская шарлотка уступила место чему-то вроде кофе (фирменное блюдо а-ля Борджа* [Борджа - знатный итальянский род, известный, среди прочего, и тем, что его представители расправлялись с врагами посредством яда.]), и увидел герб.

- Это довольно грубая вещица, и в Геральдической коллегии меня подняли бы на смех, но удержаться я не мог, - проговорил он. - Описание на нашем жаргоне звучит так: "Красный в волнистой кайме, или Ангел Благовещения с трехмачтовым парусником в правой руке и яблоком в левой". Иными словами, вот тебе Мэри - Ангелочек с кораблем, отбывающим в Канаду, и старым добрым яблоком "глостер", из каких готовят сидр, на красном фоне с извивающейся золотистой каймой по краю щита. Извини за волнистую кайму - она означает незаконнорожденность, но об этом необязательно всем рассказывать. Теперь нашлемник: "лис на задних лапах анфас, в пасти сахарный тростник, всё в естественном цвете". Это символика деревеньки Стонтон, но слегка изменённая для твоих нужд, а сахарный тростник указывает на источник вашего состояния в хорошей геральдике такое не редкость. Девиз - "De forte egressa est dulced", или "Из сильного вышло сладкое", - это из Книги Судей, точнее и не скажешь*. ["Из сильного вышло сладкое" - слова из загадки Самсона: "...из ядущего вышло ядомое, и из сильного вышло сладкое" (Книга Судей, 14:14). Самсон, победив в единоборстве льва, через несколько дней нашел в трупе животного пчелиный рой и мед, который поел сам и отнес родителям.] И посмотри-ка сюда - лису я нарисовал довольно-таки вызывающий половой орган. Намек на то, что в этой сфере твой отец достиг известных вершин. Ну как тебе, нравится?

- Как ты это назвал? - спросил я. - Что за пустячок?

- "Анитергиум", - отозвался Адриан. - Это один из среднелатинских терминов, которые я иногда употребляю в шутку. Означает "пустяк", "набросок", "что-то нестоящее". А вообще-то монахи так называли испорченные листы рукописей, которыми подтирали задницы.

Не хотелось огорчать его, но Парджеттер учил, что неприятные вещи нужно излагать как можно короче.

- Это и есть подтирка для задницы, - сказал я. - Отец не примет этого.

- Конечно же, не примет. Я на это и не рассчитывал. Геральдической коллегии придется заняться изготовлением для вас законного герба, и я не думаю, что он будет похож на этот.

- Я не об "анитергиуме", - сказал я. - Отец всю эту историю не примет.

- Но, Дейви, ты же сам говорил: отец подозревал, что в вашем роду могут быть незаконнорожденные. У него, вероятно, здоровое чувство юмора.

- Это точно, - сказал я. - Но вряд ли до такой степени. Тем не менее я попробую.

Я попробовал. И оказался прав. Его ответное письмо было холодным и лаконичным. "Люди шутят о незаконнорожденности, но на деле все совсем иначе. Не забывай, что я теперь в политике, - можешь себе представить, как повеселятся мои противники. Забудем об этой истории. Заплати Пледжеру-Брауну и скажи ему, пусть держит рот на замке".

И на какое-то время тем дело и закончилось.

13

Думаю, в наше время никому не удается пройти через университет, не отдав дани тем или иным политическим увлечениям, и порой это даже заканчивается прочными узами. Я переболел социализмом, но это было больше похоже на свинку, чем на скарлатину, - и скоро выздоровел. Изучая право, я отдавал себе отчет в том, что в наше время, каковы бы ни были политические убеждения человека, живет он при социалистической системе. К тому же я осознавал, что, размышляя о судьбах человечества, склонен фокусировать мысли на отдельном индивидууме, а не на широких массах, и поскольку Парджеттер подталкивал меня к работе в судах, а особенно в области уголовного права, чем дальше, тем больше возрастал у меня интерес к той прослойке, для которой политические партии - пустой звук. По словам Парджеттера, чуть меньше пяти процентов общества можно с достаточными основаниями назвать уголовным классом. Эти пять процентов и есть моя клиентура.

Я получил свой диплом с отличием в Оксфорде и был с течением времени принят в лондонскую адвокатуру, но работать я все-таки предполагал в Канаде, что потребовало трех дополнительных лет учебы. Канадское право, хотя и основано на английском, все-таки имеет свои особенности. Из-за этих особенностей, не говоря уж о профессиональном протекционизме, мне снова пришлось сдавать экзамены. Ничего сложного. Я уже был довольно хорошо подготовлен, и канадская учеба оставляла время для другого чтения. Как и многие квалифицированные профессионалы, я почти ничего не знал за пределами моей специальности, а Парджеттер очень сурово относился к невежеству такого рода. "Если право - это все, чему его научили, то ничего, кроме права, он знать не будет", - нередко цитировал он Блэкстоуна*. [Блэкстоун, Уильям (1723-1780) - английский юрист и правовед.] Так что я читал книги по истории (в этом направлении меня подтолкнули школьные занятия с Рамзи) и в довольно больших количествах всякую нетленную классику, формировавшую сознание людей на протяжении многих поколений и оставившую в моей памяти лишь смутное ощущение невыносимой затянутости и того, насколько умны должны быть люди, которым такие вещи нравятся. Что мне по-настоящему нравилось, так это поэзия, и я читал много стихов.