Робертсон Дэвис - Мир чудес (Дептфордская трилогия - 3)

Кое-что о балаганных мошенниках я мог ему порассказать. И о том, как они до психушки доходят, тоже. Но что было бы в этом пользы? Теперь я понимаю, что ему-то нужен был романтизм, а не реализм, но тогда все это было для меня тайной за семью печатями. Не думаю, что я был тугодум, и во время второй репетиции в театре, когда у нас появились тарелки, плащи и натянутый канат, передо мной забрезжило: я стал понимать, в чем ошибался я и в чем был прав (с точки зрения романтизма) сэр Джон.

Я вам говорил, что должен был скакать по натянутому канату - так Скарамуш убегал от разгневанных аристократов. Я находился высоко над ними, а поскольку расстояние, которое я преодолевал, не превышало и тридцати футов, то я, с одной стороны, должен был провести на канате достаточно времени, а с другой - изображать быстрое движение. Сэр Джон хотел, чтобы канат (на самом деле это была проволока) немного провисал и раскачивался. Это было явно в стиле Калло. В качестве балансира я использовал длинную трость, которую должен был вырвать из рук Полишинеля. Я побежал по канату на цирковой манер, чтобы у зрителей возникало ощущение, будто я вот-вот сорвусь, но это не пошло. Я должен был раскачиваться на проводе, чувствуя себя при этом совершенно свободно, а пройдя половину пути - показать нос маркизу Делатуру д'Азиру, главному моему врагу. Нос показать я мог. С этим не было никаких проблем. Но сэру Джону не понравилось, как я это сделал. "Вот как нужно", сказал он, приставил свой изящный большой палец к своему длинному изящному носу и пошевелил остальными пальцами. Я проделал это несколько раз, но он неодобрительно качал головой. Потом ему словно какая-то мысль пришла в голову.

"Дружок, скажи-ка, что для тебя означает этот жест?" - спросил он, устремив на меня свои блестящие карие глаза.

""Поцелуй меня в жопу", сэр Джон", - тушуясь, сказал я, не будучи уверен, что он знает такое грубое слово. Вид у него был мрачноватый, и он раза три-четыре медленно покачал головой.

"Да, суть ты отразил, но лишь в том смысле, в каком улитка на садовом заборе отражает суть Escargots a la Niсoise*. [Улитки а-ля Ницца (фр.), кулинарное блюдо.] То, что ты выражаешь этим жестом, слишком очевидно передается твоей вульгарно-иронической фразой "Поцелуй меня в жопу". Этот жест даже не дотягивает до Baisez mon cul*. [Поцелуй меня в задницу (фр.).] А мне нужно запредельное раблезианское презрение, не чуждое гротескового изящества Калло. Беда в том, что ты это неправильно понимаешь. Ты думаешь "Поцелуй меня в жопу" с сильным американским акцентом, а ты должен думать..." - внезапно он, хотя и стоял на сцене, начал неустойчиво раскачиваться, будто идет по канату и вот-вот сорвется... хотя нет, держится уверенно; он поднял одну бровь и приоткрыл рот, ухмыляясь - точь-в-точь облизывающийся волк; самый кончик его тонкого красного языка высунулся наружу. Это было то самое! Поцелуй меня в жопу так, чтоб зритель захлопал. Один Господь знает, сколько лет актерского труда и какие незабываемые уроки Генри Ирвинга стояли за этим.

"Кажется, я понял", - сказал я и попытался сделать то же самое. Он остался доволен. Еще раз. Он был доволен еще больше.

"С каждым разом - лучше и лучше, - произнес он. - А теперь ответь-ка мне, о чем ты думаешь, когда делаешь это, хм? "Поцелуй меня в жопу", кн? Но как "Поцелуй меня в жопу"? Кн? Кн?"

Я не знал, что ему ответить, но и молчать тоже не мог.

"Я совсем не думаю о "Поцелуй меня в жопу"", - сказал я.

"А о чем? О чем ты думаешь? Эн? Ведь о чем-то ты же думаешь, потому что делаешь то, что мне надо. Так скажи, о чем".

"Уж лучше я скажу правду, - подумал я. - Он меня насквозь видит и, если я совру, сразу догадается". Я собрал все свое мужество. "Я думал о том, что должен родиться заново", - сказал я.

"Именно так, дружок. Родиться заново и родиться другим, как очень мудро заметила миссис Пойзер" - так прокомментировал сэр Джон мой ответ. (Кто такая эта миссис Пойзер? Я думаю, Рамзи должен знать - он знает такие вещи.)

Родиться заново! Если я об этом и думал, то как о событии духовной жизни. Ты становишься другим, или ты находишь Христа, или еще что-нибудь, и с этого момента ты не похож на себя прежнего и никогда не оглядываешься назад. Но чтобы почувствовать себя в шкуре сэра Джона, мне нужно было родиться заново физически, а если духовное перерождение еще труднее физического, то с населением на небесах, наверно, не густо.

Если только Макгрегору не требовалась моя помощь, я целыми часами скакал в укромных уголках за сценой, стараясь быть похожим на сэра Джона, стараясь делать "Поцелуй меня в жопу" с шиком. И каков же был результат? В следующий раз, когда мы репетировали "два-два", я выглядел ужасно. Я чуть не уронил тарелку, а такое происшествие может разнести вдребезги всю карьеру жонглера. (И не смейтесь. Я не имел в виду ничего смешного.) Но худшее было впереди. В нужный момент я ступил на раскачивающуюся проволоку, доскакал до середины сцены, показал нос Гордону Барнарду, который играл маркиза, потерял равновесие и полетел вниз. Уроки Дюпара не прошли даром - я успел ухватиться за проволоку руками, секунду-другую раскачивался в воздухе, а потом закинул тело наверх, встал на ноги и понесся к противоположной стороне сцены. Артисты, репетировавшие в тот день, зааплодировали, но я сгорал от стыда. Сэр Джон ухмылялся в точности, как Скарамуш, - самый кончик его красного языка торчал между губ.