Робертсон Дэвис - Пятый персонаж (Дептфордская трилогия - 1)

- Больше тридцати лет, если не считать ту встречу в Швейцарии, согласился я. - А как там Le Solitaire des forets и моя бородатая подружка?

- Le Solitaire умер почти сразу после нашей встречи, - вздохнул Айзенгрим, - а остальных я не видел с начала войны.

После нескольких минут вялого, вымученного разговора я решил, что пора мне и честь знать, - Айзенгрим явно тяготился моим присутствием. Но как только я начал прощаться, уродливая женщина сказала:

- Мы очень надеемся, что завтра вы найдете возможность пообедать в нашем обществе.

- Лизл, ты понимаешь, что ты делаешь? - Айзенгрим говорил по-немецки и очень быстро; судя по всему, он забыл, что я знаю этот язык.

- Прекрасно понимаю, и ты тоже понимаешь, так что оставим эту тему, ответила женщина.

- С огромным удовольствием, если только я вам не помешаю, - сказал я по-немецки.

- Ну как может помешать настолько старый друг, - откликнулся Айзенгрим по-английски; с этого момента он говорил со мною исключительно на родном языке, хотя и успел его порядком подзабыть. - А ты знаешь, Лизл, что мистер Рамзи был моим первым учителем магии? - Теперь Айзенгрим был сама приветливость.

Когда я собрался уходить, он наклонился и прошептал:

- Эта небольшая ссуда, вы помните? Я ни за что бы ее не принял, но Le Solitaire находился в большой нужде - прошу вас, позвольте мне расплатиться немедля.

После чего он легонько постучал меня по груди, по месту, где во внутреннем кармане лежал мой бумажник.

Перед сном, проводя по своему канадско-шотландскому обыкновению благоразумный подсчет расходов и оставшихся денег, я обнаружил в бумажнике несколько лишних купюр на сумму большую (но не оскорбительно большую), чем та, которая исчезла при моей предыдущей встрече с Полом. Мое мнение об Айзенгриме изменилось к лучшему - мне нравится скрупулезность в денежных вопросах.

3

Вот так и вышло, что вместо турне по святыням Южной Америки я присоединился к труппе Магнуса Айзенгрима. Договоренность была достигнута за обедом после нашей первой встречи. Мы обедали втроем - Айзенгрим, жутковатая Лизл и я; Фаустины почему-то не было. В ответ на мой недоуменный вопрос Айзенгрим сказал:

- Она еще не готова выходить на люди.

Странно, подумал я, если уж ты можешь появиться в приличном ресторане с таким вот чудищем, то почему не с самой очаровательной женщиной, какую я видел? Ответ пришел очень скоро, прежде чем кончился длинный обед.

Через час-другой Лизл стала вроде и не такой уродливой. Она была в брюках и куртке ("мужской костюм", о котором я говорил раньше), но рубашка у нее была из мягкого, тончайшего полотна, а прелестный шарфик скреплялся на горле кольцом. Лично я поостерегся бы на ее месте носить мужские лакированные танцевальные штиблеты - одиннадцатого, если не больше, размера, - но в остальном одежда Лизл не вызывала нареканий. Ее короткие волосы были умело уложены, а губы - тут уж я совсем удивился - чуть-чуть подкрашены. Никакие исхищрения не смогли бы скрасить фантастическую уродливость ее лица, однако она была грациозна, имела прекрасный, завораживающий голос и обладала умом настолько острым, что умело избегала его выказывать, предоставляя Айзенгриму играть в разговоре первую скрипку.

- Так вот, - сказал он, - что мы делаем. Мы создаем магическое шоу уникального качества; прежде чем отправиться в мировое турне, мы хотим довести представление до блеска. Пока оно совсем сырое - о, вы очень любезны, но все же я вынужден с вами поспорить, оно совершенно сырое - по сравнению с тем, каким мы хотим его сделать. Мы хотим сочетать высочайший класс работы с шармом и романтической пышностью, какие ассоциируются обычно с балетом - с европейским балетом, а не с этой американской физкультурой. Вы знаете, что в наши дни театр почти отказался от шарма - артисты желают быть потными и достоверными, а драматурги прилюдно колупаются в своих язвах. Ну и ради Бога - таков, значит, дух времени. Но во все времена рядом с этим модным духом присутствовал и другой, прямо ему противоположный. Сейчас это подспудное стремление ориентировано на романтику, на чудеса. Именно это мы хотим предложить публике, но только не с согбенной спиной, не с угодливой улыбочкой, а с достоинством. Вы должны были заметить, что мы не слишком-то улыбаемся в ходе представления и не шутим. В шоу такого рода улыбка - это первый шаг к раболепству. Посмотрите на фокусников, работающих в ночных клубах, они прямо из кожи вон лезут, чтобы завоевать любовь публики, чтобы все думали: "Ну до чего же забавный парень", - а ведь нужно совсем не это, нужно, чтобы думали: "Какой блестящий парень, какой загадочный парень". Это главная болезнь развлекательного жанра: любите меня, приласкайте меня, погладьте по головке. Мы хотим совсем иного.