Любовь Алферова - Хрустальная медуза

— Но у нее была дочь. Альмира… Мы вместе играли в детстве, подавленный горестным известием, тихо проговорил Елизаров.

— Малютка утонула, — это сообщение исторгло из глубин мохнатой груди Кракарского обрывок рыданья. — Бедная Геля не перенесла ее гибели. Сердечный приступ ночью. Поздняя осень. Пустой дом. Прошу вас, не будем. Мне слишком тяжело!

— Право, я не хотел… — застыдился своей назойливости Елизаров. Просто я не знал… Знаете, такое необъяснимое совпадение…

— Совпадение — на диво! — подхватил экс-профессор, очнувшись от своей печали. — Ехали за воспоминаниями детства, а попали ко мне, каково? Перст судьбы! Но уж я вас просто так не выпущу — не надейтесь! Располагайтесь и будьте хозяином. Я одурел от одиночества и рад до слез. Неслыханное везенье. Сам Елизаров — на пороге!

— Да что вы в самом деле… — забормотал Шура.

— И я хорош! — спохватился хозяин. — Полчаса держу вас на крыльце. Милости прошу! И не откажитесь от угощенья! Я как раз собирался подкрепиться — и стол накрыт. Сюда, сюда, на верандочку…

Миновав вслед за хозяином знакомый с детства коридор, куда выходили двери трех нижних комнат и где на годы застоялся тот давний дачный запах старого дерева, печного дыма и терпких гераний, Елизаров оказался, на веранде. Воздух здесь пронизывали алые, охряные, аквамариновые лучи, падавшие сквозь цветные стеклышки. Стоял тот же овальный дубовый стол и старинные, аббатские стулья с высокими спинками. Шелковисто светилась чистая льняная скатерть. На ней стояли длинное блюдо с холодной телятиной и высокий, оплетенный ивовыми прутьями кувшин с каким-то питьем, специи в замысловатых склянках, россыпью валялись спелые помидоры, пучки зелени.

Шурик робко поставил у порога дорожную сумку и ошеломленно осматривался. Что-то здесь неуловимо изменилось… Может быть, настораживала эта роскошь, парадность, натюрмортность стола.

— У меня обычай — после полуденного сна плотно закусить, — говорил между тем хозяин. — Я, знаете ли, живу по свирепому режиму. Встаю ни свет ни заря, в середине дня отдыхаю — и снова за труды. В моем возрасте боишься не успеть. Однако, присаживайтесь! Болтливость у меня тоже от одиночества, не обижайтесь, — он отодвинул один из стульев. — Прошу!

Шурик застеснялся. Он чувствовал такой гнетущий голод, что готов был лицом уткнуться в блюдо с телятиной, но воспитанность, конечно, требовала отказаться от соблазнительной трапезы.

— Да вы, может, не жалуете холодную телятину? — огорчился Кракарский. Извольте, сейчас горяченького подадут! Или рыбки! Лососина есть отменная, но и отварной осетр на любителя найдется… — И тут Шурику пришлось помимо воли шлепнуться на предложенный стул: на веранде появилась огромная, ростом с женщину, белая мышь в ситцевом платье и переднике, за нею волочился мерзкий розоватый хвост. В приподнятых лапах мышь несла два блюда с лососиной и осетром.

— А какую комнату вы хотели бы занять, милый Шура? — как ни в чем не бывало обратился к нему Кракарский. — Вещи отнесут туда, выгладят и разложат в шкафу, если надо.

— А… А… Что это? — Елизаров вздрагивающей рукой указывал на мышь.

— Мое произведение, — самодовольно рассмеялся экс-профессор. Наглядный продукт биоинженерии. По дому помогает. Вы у меня еще не такое увидите. Так что оставьте привычку изумляться. Вообще — пора! Давно пора очистить сознание от всевозможного эмоционального хлама. Истина — ведь она и есть все сущее, то есть материально существующее, а остальное — лишь наше отношение к ней, не так ли?

Много и охотно рассуждая, экс-профессор дела не забывал. Он успел наполнить чаши питьем из оплетенного кувшина, передать одну Шуре, а другую юбилейным жестом приподнять.

— Выпьем же, мой юный коллега! За мать нашу — науку! За нашу встречу, которая, помяните мое слово, станет исторической в памяти потомков! И не бойтесь — это квас, — добавил он буднично. — Я ничего другого не признаю. Мозги берегу.

Квас произвел дивное действие на организм Елизарова. Александр Николаевич перестал ощущать духоту, повеяло прохладой.

Вдруг раздался еле уловимый, но до изнеможения прекрасный хрустальный перезвон, и на мгновение показалось, что сам воздух вокруг застыл оболочкой драгоценного кристалла, внутри которого и находились они с добрейшим экс-профессором, редчайшим дарованием, чей эксперимент подобен волшебству.

— Я восхищен вашей мышью, профессор, — расслабленно прошептал Шура. Просто не верится, что это реально.