Генрих Альтов: Скучный капитан

Кравцов подарил мне пять шаровых молний. Две из них сохранились у меня до сих пор. Одна — размером с апельсин, излучающая мягкий сиреневый свет, — висит в прихожей. Я думаю, эта молния просуществует еще с полгода. У нее, как скачал бы Кравцов, очень милый и спокойный характер. Другая молния не больше грецкого ореха. Она лимонно-желтого цвета, но иногда становится красной и жужжит. Еe никак нельзя удержать на одном месте, она стремится проникнуть в самые неподходящие уголки. Однажды она оказалась в кармане моего плаща. Я обнаружил это только на улице. Теперь я держу эту молнию в цветочной вазе, прикрытой сверху двумя толстыми книгами. Из вазы ей уж не выбраться!

Впрочем, я зря заговорил о молниях. Рассказ о Кравцове надо начинать с его спасения.

Это было год назад, осенью. Аварийно-спасательное судно «Гром», на котором я служил старшиной водолазов, стояло на бакинском рейде. Сигнал бедствия мы приняли в полночь, в самый разгар шторма. Надо сказать, бакинская бухта словно нарочно предназначена для пережидания штормов. Представьте себе подкову, у открытого конца которой расположен двугривенный. Так вот, подкова — бакинская бухта, а двугривенный — остров Наргин. Вся ярость шторма разбивается об этот небольшой островок, лежащий у входа в бухту. Конечно, в шторм и по бухте ходят волны, но это уже ее страшно.

Однако в ту ночь даже в бухте творилось нечто невообразимое. Ветер то и дело менял направление, налетал рывками, словно примеривался, как одолеть суденышко. Видимость была отвратительная. Над волнами носилась густая водяная пыль. Огни города, обычно яркие и ясные, заволокло дымкой. Над морем поднялось расплывчатое красноватое зловещее зарево.

Как я уже сказал, сигналы бедствия мы приняли в полночь. Капитан запросил аварийно-спасательное управление и — чтобы не терять времени — приказал сниматься с якоря. У команды сразу поднялось настроение. Мы знали: теперь шторм быстро утихнет. Вы спросите, откуда мы это знали? Тут дело не в метеорологии, а в нашем капитане — Николае Алексеевиче Воробейчике. Капитан Воробейчик напоминал бухгалтера. Еще молодого (ему шел тридцать четвертый год), очень старательного, аккуратного бухгалтера, который со временем обязательно станет главным бухгалтером. У капитана было мягкое, даже застенчивое веснушчатое лицо (отнюдь не обветренное и не загорелое, загар не брал Воробейчика, не знаю почему), белые брови, тщательно зачесанные на пробор светлые волосы. Говорил Воробейчик негромким и каким-то поскрипывающим голосом. Я думаю, что такие слова, как «пожалуйста» или «будьте любезны», он употреблял чаще, чем все остальные капитаны Каспийского пароходства вместе взятые.

Должен сразу сказать, что Воробейчик знал толк в морском деле. О том, что на корабле у нас был идеальный порядок, даже говорить не приходится. Все это так. Не было в капитане только морской лихости, и экипаж, состоявший из молодых парней, ценивших романтику моря, не мог не жалеть об этом. Иногда, знаете ли, приятно услышать с мостика рев этакого просоленного морского волка: «Гром и молния! Все наверх, по местам стоять, с якоря сниматься!» Без всяких «пожалуйста»: И потом, Воробейчику слишком везло. У нас твердо верили: шторм может начаться только тогда, когда Воробейчик привел корабль в порт. И наоборот: стоит Воробейчику отдать команду о выходе в море, и любой шторм немедленно утихнет. За год моей службы на «Громе» не было ни одной аварии, ни одного ЧП, все шло тихо и гладко. С другими кораблями могли произойти (и происходили!) всевозможные неприятности. Другие корабли могли попасть (и попадали!) в разные переделки. У Воробейчика же ничего подобного не случалось. Есть, знаете ли, такой порошок — против акул; бросишь в воду таблетку — и купайся сколько угодно, ни одна акула не сунется: запах у порошка такой, что они его не выносят. Так вот, Воробейчик был сильнее порошка: любая беда старалась обойти его за три кабельтова…

Так получилось и в тот раз. Едва Воробейчик отдал приказ поднять якорь, как ветер начал заметно спадать. А когда мы вышли из бухты, шторма уже не было. Дул, конечно, свежий ветер, море пошаливало, но шторм как-то сразу сник. Воробейчик сказал старпому: «В случае чего вы, пожалуйста, меня вызовите», — и спустился в свою каюту. Но, как вы понимаете, за ночь ровным счетом ничего не произошло. Воробейчику, как всегда, везло.

К утру мы были в районе острова Сломанная Челюсть. Корабль, с которого приняли сигналы бедствия, затонул часа за три до нашего прихода. Команду подобрал идущий порожняком танкер. Исчез только пассажир — единственный на борту «Пытливого» (так назывался погибший корабль). Нам приказали тщательно осмотреть место гибели «Пытливого» и попытаться отыскать этого пассажира.