Византийцы, говорил Хэйвиг, были полны суеверий. Магия, гадания, амулеты от дурного глаза, предзнаменования, приворотные зелья… Ксения же увлекалась астрологией. Естественно, ее увлечение было безвредным, она составляла гороскопы, интерпретируя их так, как ей казалось интересным. Часто ночами они вместе ходили наблюдать звезды. О Боже, как она была прекрасна в лунном свете! Он постоянно боролся с искушением преподнести ей телескоп. Хотя бы маленький. Но это было слишком рискованно.
— Ты многое сделал, чтобы преодолеть интеллектуальную пропасть между вами, — заметил я. — В случае с Леонсой тебе было проще. Ты заполнил эту пропасть сексуальными наслаждениями.
— Ничего особенного я не сделал, док. Она была моложе меня лет на пятнадцать. Она многое не знала из того, что знал я, но знала много такого, чего не звал я. Во-первых, она с детства читала классиков, что не принято в нашем веке. Поэтому у нее сформировался идеальный вкус к прекрасному. Она наизусть знала многое из Эсхила и Софокла, Сафо и Аристотеля. Она хорошо разбиралась в древней истории, искусстве, архитектуре, обычаях.
Он остановился, переводя дыхание. Я ждал.
— Мы любили друг друга, и я с удовольствием наблюдал за ней, когда она легко передвигалась по дому, делая свои дела, постоянно напевая нежные мелодии.
Они оба не любили гостей, хотя Хэйвигу время от времени приходилось приглашать в дом своих компаньонов и агентов. Но Ксения тогда скрывалась в своей комнате. К счастью, в то время было не принято, чтобы хозяйка присутствовала при таких встречах. Однако если в гости приходили ее друзья, тогда Хэйвигу приходилось скрываться. Ведь он был Джоном Андерсеном, чужим в этой стране.
И когда ему приходилось исчезать, он, с одной стороны, был рад переменам, а с другой — очень грустил в разлуке с Ксенией. Правда, ему, чтобы оправдывать свою роль коммерсанта, довольно часто приходилось отлучаться. Хотя его канцелярия находилась в доме, дела фирмы требовали, чтобы он встречался со своими агентами в городе или даже в других городах.
— Вот так и протекали наши годы, — рассказывал Хэйвиг. — Я вед жизнь преуспевающего коммерсанта с солидным капиталом и любимой женой и в то же время перемещался в будущее, чтобы изучать Федерацию Маури, ее расцвет, ее величие, ее постепенное угасание и конец. Сумерки медленно наползали на остров. Внизу, у подножия Холмов, уже начали зажигаться фонари, но вода излучала отсвет дня. В темно-голубом небе зажглась Венера. На веранде дома Карело Кеадзиму курилась ароматная кадильня. Старик пробормотал:
— Увы. Мы идем к концу. Умирающий мир. Смерть так же реальна для целого народа, как и для отдельных личностей Хэйвиг молчал, стоя возле умирающего друга на коленях.
— Я следовал за ним всю его жизнь, — говорил мне Хэйвиг.
— Он начал как блестящий молодой философ. А закончил жизнь государственным деятелем. Я говорю вам о нем, так как вы один из двоих людей моего времени, которым я могу доверить свои тайны. Видите ли, я не мудрец, я могу лишь скользить по поверхности жизни, собирая информацию. Но могу ли я интерпретировать собранные факты, могу ли я понять, что происходит? Откуда мне знать, что должно быть сделано, что может быть сделано — я просто скользнул по поверхности лет, а Карело Кеадзиму жил, работал, мыслил в самой гуще событий. Мне была нужна его помощь. — Видите ли, — сказал ему Хэйвиг, — один элемент вашей культуры слишком развит за счет остальных.
— Судя по тому, что ты рассказал мне, да. — Хозяин дома надолго задумался, но эти минуты ожидания не показались Хэйвигу бесконечными. — Вернее, тебе кажется, что в будущем возникнет конфликт между двумя концепциями, которые мы, Маури, стараемся сохранить в равновесии.
Наука, рационализм, планирование, контроль… А с другой стороны, мифы, освобожденная психика, человек как часть природы, откуда он черпает знания и мудрость…
— Мы, Маури, — продолжал старик, — когда-то возвели то доброе, что нам казалось важным, в ранг идола, фетиша, совершенно забыв о другом хорошем, выбросив его из обращения. Во имя сохранения национальных культур мы старались заморозить целые народы в таком состоянии, какое нам казалось наилучшим. Опаснейший анахронизм! Во имя сохранения экологии мы старались запретить все работы, которые могли проложить путь к звездам. Неудивительно, что такая стратегия вызвала множество оппонентов.
После некоторого молчания он продолжал:
— Но согласно твоим рассказам, Джек, друг мой, в будущем человечество откажется от науки и сохранит только минимум технологии, необходимый для поддержания жизни на планете. Люди еще больше углубятся в себя, в мистицизм… Я правильно понял тебя?
Читать дальше