Роберт Шекли - Город мёртвых

— Заткни фонтан, — перебила его Елена, — сейчас не твой выход. Вопреки всем твоим умопостроениям я раздобыла самые настоящие, реальные и неоспоримые новости. Свеженькие, с пылу, с жару. И это дает мне право не только рассказать их, но и расцветить, как захочется, используя при этом необычные эпитеты и невероятные сравнения. Стоит ли подавать факты напрямую, не пытаясь скрыть их за ширмами недомолвок, когда перед тобой во всей несокрушимости принцип Гейзенберга?

— Если ты принесла новости, — мрачно сказал Ахиллес, — то где они?

— Какой ты быстрый! Если разносчица новостей с ходу расплескает всю их новизну, то они перестанут быть новостями, и ей придется несолоно хлебавши возвращаться на исходные позиции: Недооцененный Объект Любви. То есть я. Можешь представить, каково это? Так что не торопись, дружок. Мне охота для начала насладиться самим фактом того, что я все еще могу находить новости. И поэтому я не спешу их разглашать.

— Безупречная логика, — заметил Ахиллес. — Ты приписываешь себе титул разносчицы новостей, так и не сообщив ни одной. Но все твои притязания в подметки не годятся породившему их факту.

— Ты сказал уже достаточно, чтобы я имела право тебя перебить и сообщить, что ты не видишь дальше своего носа, мой дорогой Ахиллес. Так хочешь наконец узнать, что случилось?

Изображение исчезло. Камера, или что там вместо нее, показывает ровный светлый фон. По-своему он очарователен и слегка гипнотичен. Мертвые обнаружили, что, когда вы слегка загипнотизированы, все идет намного лучше. Некоторые считают, что смерть сама по себе — вид мягкого гипноза. А есть еще более специфический взгляд — что смерти вообще не существует, так как то, что мы называем смертью, не более чем патологический случай гипноза, от которого мы не можем очнуться.

Будь что будет: камера снабжается током через провод, который спиралями змеится в окно, и, если принять его за путеводную нить, мы можем отправиться вдоль него, и он приведет нас к маленькому домику где-то наверху и устремится в окно, из которого струится целый каскад проводов. Если преодолеть бурный поток из витков и бухт кабеля, можно пробраться внутрь, где явно кипит какая-то работа. Мы выбираем ближайшую дверь и входим в комнату, похожую на аппаратную. В ней сидит человек. Привет, да это ж я! Я подхожу поближе, чтобы посмотреть, чем это я там так занят.

Я вижу, что я погружен с головой в манипулирование какими-то рычажками, кнопками и вокруг масса всяких циферблатов и прочих там реле. По множеству проводов, связывающих мою аппаратную со всем на свете, ко мне сбегаются различные данные, и я сплетаю все эти нити в прекрасный гобелен. Или сплету, если мне только удастся собрать их вместе, потому что на самом деле мне еще кое-чего не хватает. И даже более того: я не имею ни малейшего понятия, что я с ними буду делать, если мне повезет достать их все. Но надеюсь, что все же я с этим что-нибудь сделаю.

Пожалуй, стоит сюда как-нибудь еще заглянуть: здесь столько интересного! Только не примите это на свой счет, уважаемая публика, для которой я сучу нить своего рассказа. Что вам за дело до меня и до того, чем я занимаюсь? Хотя, может, и есть дело, и мои проблемы — это и ваши проблемы, ведь каждый из нас является одновременно кем-нибудь еще.

Но вернемся к Ахиллесу и Елене.

— Все. Меня уже распирает, — сказала Елена. — Поэтому — побоку все мелкие подробности! Выкладываю все разом. Слушай же, Ахиллес: сегодня некто покидает Аид!

Ахиллес застыл пораженный. Но вовсе не словами Елены — то, что она сказала, он едва услышал и машинально этому удивился. Осмысление иного, более ужасного факта затопило все его сознание, в одну секунду он принял целый пакет информации, и это вызвало соответствующие эмоции. Он внезапно понял, что он всего лишь набросок, черновик персонажа. Это разило наповал. До сих пор он считал себя бессмертным, хотя и не раздумывал никогда особенно на эту тему; но вдруг осознать, что тебя достали бог знает откуда и используют твой мозг, что стечение обстоятельств, при котором ты возродился в разуме компьютера, может не повториться не только в ближайшее время, но и вообще больше никогда, — это уже слишком!

Черновик! Эта мысль просто парализовала мозг. Но Ахиллес сделал над собой усилие и заставил себя оценить ситуацию, вместо того чтобы просто отгородиться от нее. Итак, его условность означала, что он всего лишь концепция, которой манипулируют в чьем-то еще сознании, откуда следует, что сам по себе он для этого разума не настолько важен, чтобы ему было гарантировано возвращение к бытию в дальнейшем. Симптомы того, что существо, создававшее эти сны, уже близко к тому, чтобы закрыться, отключить контакт и изъять себя из данного цикла, были слишком явными: так как оно перемещает энергию своего внимания повсеместно, то может очень скоро увлечься кем-то другим. А тогда Ахиллес снова отправится в небытие, ожидая, пока его снова не вытащит какой-нибудь разум. Но какова вероятность, что это может произойти еще раз? А вдруг больше никогда?