Анна Семироль - Азиль

Полчаса спустя Жиль находит отца Ланглу на кухне. Священник чистит картошку, аккуратно складывая ровные светлые клубни в большой котёл. Мальчишка садится рядом, берёт нож, срезает ленточку картофельной шкурки. Щёки Жиля пламенеют не то от жары, не то от стыда. Заговорить он решается, лишь перечистив десяток картофелин.

— Учитель, п-прости меня. Я н-не подумав, сорвался, в-вот так вот… П-прости. Ты всё в-верно сказал. Я всё п-правильно сделаю. Только мне н-нужно закончить одно важное д-дело. Я уйду, н-но вернусь. Н-наверное, поздно н-ночью. Но я вернусь. Д-даю слово.

Священник понимающе кивает.

Час спустя худенькая мальчишеская фигурка с продолговатым свёртком в руке выскальзывает из приоткрытого окна кухни и спешит к воротам КПП Третьего круга.

Солнце садится. Тянутся по земле длинные руки теней домов, пыльная листва окрашивается золотом. Где-то вдалеке над морем громыхает: собирается гроза. Ветер пахнет гарью. Тибо сказал — горит один из цехов по переработке мусора. Тот самый, в котором тайком гнали топливо для бульдозеров. Рене, услышав это, опустил руки. Хотел разораться, но… Сказал только, что те, кто это устроил, идиоты. Что город нужен людям жилым, а не в руинах.

Акеми промолчала. Хотела сказать, что городу и люди живые нужны, а не… но не стала говорить. Рене не любит слушать мнения, отличные от его собственного. Или переубеждает так, что чувствуешь себя потом круглой дурой, или просто злится. И в последние дни это случается всё чаще.

— Рене, — окликает Акеми, глядя в окно через щели жалюзи. — Что идёт не так?

Он поднимает голову, отрываясь от бумажных листков с чертежами. Бледный, небритый, усталый.

— В смысле? А, ну да. Всё идёт не так, мадемуазель Дарэ Ка. К Ядру мы не пойдём, раз топлива нет. Так что всё, что нам остаётся — отбиваться от полиции здесь и прятаться.

Она садится на край стола, постукивает каблуком ботинка по металлической ножке. Хочется сформулировать мысль, чтобы сказать правильно, но у Акеми никогда не получалось красиво говорить.

— Когда всё это затевалось, ты обещал, что всё случится быстро, просто и потерь почти не будет. Я думала, это будет месть Ядру, а страдают все вокруг. Посмотри, что творится во Втором круге. Это же и твой дом…

— Мой дом сожгли чёртовы полицаи! — рявкает Рене, сметая бумаги на пол. — Как и твой, помнишь?

— Помню. Но почему ты позволяешь другим грабить соседей?

— Своим людям я такого не позволяю! Я отвечаю за каждого из своей десятки, а каждый из них — за вверенных ему людей.

Рене хватает с пола исчёрканный грифелем листок, вглядывается в него, комкает, швыряет в угол.

— Если бы твой сопляк не смылся вместе с женой Каро, шансы были бы выше!

— А если бы ты не оставил её на потом, она не сбежала бы вообще! — не выдержав, орёт Акеми.

— Я что — должен был все дела бросать ради неё? Что я должен был делать? Отвечай!

— Да откуда я знаю?!

В дверной проём заглядывает обеспокоенный Тибо.

— Э, парочка, — басит он. — На ваше воркование все серые мундиры Второго круга сбегутся.

Рене зло треплет коротко остриженные волосы и бросает на Акеми раздражённый взгляд.

— Тибо, кто из нашей десятки вернулся?

— Клод, Мартен, Люка. Потерь среди их людей нет, но ничего хорошего не сообщают. Еды взять не удалось. Та ветка Подмирья, что ведёт к птицеферме, залита водой: на нижних уровнях глубина более метра. А официальный подход блокирован дверями. Похоже, Дюран был прав. И хочешь знать, что я думаю?

— Думай уже вслух, — раздражённо отзывается Рене, пробегая пальцами правой руки по жалюзи.

— Именно Дюран сдал своим бомбу под трубой, несущей воду Ядру.

— Обоснуй.

— Если верить Мартену, там сработано чисто и быстро. Полицаи знали, где и кого искать. И бульдозер увели явно по наводке. Его отлично прятали.

Рене с силой лупит ботинком по стене, выбивая куски штукатурки. Акеми с почтительного расстояния вставляет свою реплику:

— Жиль был прав. Люди есть хотят, вот и…

— Заткнись! Не упоминай этого сопляка при мне! — взрывается Клермон.

По стене игольчатым зигзагом бегут ледяные искры. Кристаллы щетинятся во все стороны, растут угрожающе быстро.

— Как найдут ублюдка — своими руками шею сверну! И не смей его защищать, женщина!

Тибо трясётся от хохота, тычет пальцем в сторону разозлённой Акеми:

— Да она его раньше прикончит, Шаман! Ты глянь на неё, а! Как же он у тебя нож упёр, Мишель?

— Не нож, а вакидзаси, — фыркает Акеми. Хватает с колченогой койки штормовку и шагает к выходу.