Дэн Симмонс: Восхождение

Когда пришло время связываться, мы нацепили шнур из паучьего шелка на карабины, передавая его в нашем обычном порядке восхождения, правда, на этот раз, вместо того чтобы любоваться задницей Пола, медленно тащившегося вверх, приходилось час за часом пялиться на Канакаридеса, бредущего в десяти шагах впереди.

Термин «бредущий» не воздавал должного способу передвижения жука. Мы все видели, как жук балансирует и ходит на средних ногах, выпрямляя спину и поднимая голову, пока не окажется достаточно высоким, чтобы заглянуть в глаза человеку-коротышке, и при этом передние лапы неожиданно становятся более похожими на настоящие руки, чем на конечности богомола, но теперь я подозреваю, что делают они это по одной причине: из желания казаться более человечными во время редких публичных появлений. До сих пор Канакаридес стоял на двух ногах только во время официальной встречи в Базовом лагере, но едва мы начали взбираться на ледник, голова его опустилась, треугольная впадина между сегментом основного тела и протораксом расширилась, передние лапы протянулись далеко вперед, как у человека, вооруженного палками, и он немедленно впал в совершенно свободный, не требующий видимых усилий ритм четырехногой ходьбы.

Но, Иисусе, до чего же нелепые движения! Все лапы жука имеют три сустава, но уже после нескольких минут созерцания именно этого насекомого стало ясно, что таковые далеки от тенденции сгибаться в одинаковом направлении в одно и то же время. Одна из передних лап, по идее, должна была сгибаться вдвое, вперед и вниз, чтобы Канакаридес смог вонзить ледоруб в склон, пока другой следовало согнуться вперед, а потом назад, чтобы ему удалось почесать свой дурацкий клюв. В то же время, средние лапы сгибаются на манер лошадиных ног, только вместо копыт нижняя, самая короткая секция заканчивалась покрытыми хитином, но каким-то образом казавшимися изящными, разделенными… черт, не знаю, как выразиться… ногами-копытами. А задние лапы, те, которые прикрепляются к основанию мягкого проторакса… именно от них у меня голова шла кругом, стоило понаблюдать, как жук пробирается через незамерзший снег. Иногда колени инопланетянина, те самые первые суставы, находящиеся во второй трети лап, поднимались выше его спины. В другой раз одно колено сгибалось вперед, второе — назад, пока нижние суставы проделывали еще более странные вещи.

Немного погодя я устал думать о конструкции этого создания и просто восхищался его плавной, почти небрежной ходьбой по глубокому снегу и льду. Все мы беспокоились, зная о малой площади давления лап жука на лед: эти треугольные штуки, вроде копыт, еще меньше босой ноги человека. Боялись, что придется вытаскивать его из каждого заноса по пути в гору, но пока что Канакаридес управлялся вполне прилично, дай ему Бог здоровья, думаю, за счет того, что весил всего около ста пятидесяти фунтов, и вес распределялся на все четыре, а иногда и на шесть лап, когда он засовывал ледоруб в свои крепления и карабкался просто так, без всего. По правде говоря, пару раз, уже на верховьях ледника, он вытаскивал меня из глубокого снега.

Днем, когда в небе полыхало солнце, слепящим свечением отражавшееся от чаши льда, именуемой ледником Годуин-Остен, стало чертовски жарко. Мы, трое людей, убавили нагрев термскинов и сбросили верхние слои парок, чтобы немного остыть. Но жук, казалось, был вполне в своей стихии, хотя беспрекословно отдыхал, пока отдыхали мы, пил воду из бутылки, когда мы останавливались, чтобы напиться, и жевал что-то, на вид казавшееся плиткой, спрессованной из собачьего дерьма, пока мы ели наши питательные брикеты (которые, как я сейчас понимаю, тоже имели весьма значительное сходство с брусочками, изготовленными из того же материала). Если Канакаридес и страдал от перегрева или холода в этот первый долгий день на леднике, то не подавал виду.

Задолго до захода солнца тень от горы упала на нас, и трое из четверых быстренько увеличили нагрев и снова натянули парки. Пошел снег. Неожиданно огромная лавина сорвалась с восточного склона К2, позади нас, и пошла вниз, набирая скорость, вскипая и утюжа ту часть ледника, которую мы проходили всего лишь час назад. Все мы застыли на месте, пока не затих гул. Наши следы в потемневшем снегу, всю последнюю милю поднимавшиеся более или менее прямой линией на тысячефутовую высоту, выглядели так, словно были стерты гигантским ластиком с размахом в несколько сот ярдов.

— Мать твою, — охнул, я.