Нил Гейман - Задверье

Анастезия покачала головой.

– М-да. То еще удовольствие.

Они направились к мосту.

– Возьми. – Анастезия протянула Ричарду фонарь.

– Спасибо. – Ричард перевел взгляд на женщину в коже. – А тут вообще есть чего бояться?

– Только ночи на мосту.

– Той, которая ходит в доспехах? – усмехнулся Ричард, снова вспомнив рыцарей-найтов.

– Той, которая наступает, когда уходит день.

Ричард почувствовал, как пальцы Анастезии нашли и сжали его ладонь. Он осторожно взял ее крохотную ручку в свою. Девушка благодарно улыбнулась. А потом они ступили на мост, и Ричард начал постигать: темнота – это нечто плотное и реальное, тьма – это много больше, чем просто отсутствие света. Он чувствовал, как она касается его кожи, шарит по ней, ползает, исследует, забирается ему в мысли. Она проскользнула ему в легкие, погладила за глазными яблоками глазницы, залилась в рот…

С каждым шагом огонек свечи все тускнел… Он сообразил, что то же происходит и с фонарем незнакомки. Как будто не свет тускнел, а уплотнялась тьма.

Тьма – кромешная, бесконечная.

Звуки. Шелест, шорох. Ричард моргнул, ослепленный ночью.

Звуки становились все неприятнее, в них чудилось что-то голодное. Ричарду показалось, он слышит голоса… Орда великанских безобразных троллей сидит под мостом…

Что-то проползло мимо них в темноте.

– Что это? – пискнула Анастезия. Ее пальцы в его руке дрожали.

– Тихо, – прошептала незнакомка. – Не то оно тебя заметит.

– Что происходит? – так же шепотом спросил Ричард.

– Тьма, – чуть слышно ответила незнакомка. – Ночь. А с ней страшные сны, которые выходили в мир на закате с тех самых пещерных времен, когда, дрожа от страха, мы жались друг к другу ради безопасности и тепла. Сейчас время страха перед темнотой.

Ричард знал: что-то вот-вот проползет по его лицу, – и закрыл глаза. Какая разница, увидит он это или почувствует, – тьма была непроглядной.

И тут начались видения.

Он видел, как через ночь к нему падает некто… падает, кружится, его крылья и волосы пылают огнем.

Он выбросил вверх руки – ничего.

Джессика смотрит на него, во взгляде застыло презрение. Ему хотелось докричаться до нее, сказать, что ему очень жаль, извиниться.

Ставь одну ногу перед другой.

Маленький мальчик идет из школы домой. По темной улице, где нет ни одного фонаря. Сколько бы раз он тут ни ходил, все так же скверно, все так же скользко, все так же страшно.

Глубокие канализационные туннели. Он затерян в их лабиринте. Его ждет-поджидает Зверь. Кап-кап, капает где-то вода. Он знает: Зверь ждет.

Перехватив поудобнее, он крепче сжимает копье…

Низкий горловой рык у него за спиной. Повернуться. Медленно, мучительно медленно из темноты нападает Зверь.

Нападает…

Он умер.

И продолжал идти.

Медленно, мучительно медленно он снова и снова нападает из темноты…

Потрескивание. От яркой вспышки больно глазам. Щурясь, Ричард споткнулся. Свет шел от свечки в самодельном фонаре в бутылке из-под лимонада. Он никогда бы не подумал, что простая свечка может гореть так ярко. И с гордостью поднял повыше свой фонарь, охая, хватая ртом воздух, дрожа от облегчения. Сердце глухо ухало и тряслось у него в груди.

– Сдается, мы перешли благополучно, – сказала незнакомка.

Сердце у Ричарда все еще так колотилось, что несколько мгновений он просто не в силах был говорить. Он заставил себя дышать размеренно, заставил себя успокоиться. Они стояли в просторной передней, в точности похожей на ту, из которой они вышли на той стороне моста. Более того, у Ричарда появилось странное ощущение, что они вернулись в то самое место, откуда только что вышли. И все же тени здесь были отчетливее, и перед глазами у Ричарда еще плавали круги, какие иногда бывают после фотовспышки фотоаппарата.

– Полагаю, – запинаясь, сказал он, – никакая опасность нам, собственно, не грозила. Это как дом с привидениями… немного шума и свиста в темноте. Остальное достраивает твое воображение. Там ведь на самом деле нечего было бояться, правда?

Незнакомка посмотрела на него почти жалостливо, и тут Ричард сообразил, что за руку его никто не держит.

– Анастезия?!

Из темноты на горбу моста раздался слабый шум, точно шелест или чей-то вздох. По скату к ним, рассыпаясь, запрыгало с десяток неровных кварцевых бусин. Ричард подобрал одну. Она была из ожерелья крысословки. Его рот невольно открылся для крика, но из него не вырвалось ни звука. Наконец он сумел выдавить: