Гордон Диксон - Братья

Я вошел. Ян сидел за столом и жестом указал мне на стоявшее перед ним кресло. Я сел. От него меня отделяло лишь несколько футов, но у меня скова возникло ощущение, что между нами огромная дистанция. Даже здесь и сейчас, в мягком освещении ночного кабинета, чувствовалось, что он не такой как все – в большей мере, чем любой другой, дорсаец. Его создали поколения людей, рождавшихся, чтобы воевать; и он не вызывал у меня никакого сочувствия, словно от него дул в мою сторону пронизывающий ветер с какой-то холодной и бесплодной горной вершины. Я еще раз мысленно согласился с Пелом, что Ян состоит только изо льда. Но как человек, у которого убили брата, он заслуживал любой помощи.

– Я должен вам кое-что сказать, – начал я. – Насчет генерала Синьцзиня.

Он медленно кивнул:

– Я ждал, что вы ко мне с этим придете.

Я уставился на него:

– Вы знали про Пела?

– Мы знали, что кто-то из властей Сент-Мари был замешан в том, что произошло, – сказал он. – Обычно дорсайский офицер крайне бдителен в любой потенциально опасной ситуации. Но здесь сначала было ложное приглашение на обед; а затем убийцы оказались как раз в нужном месте, в нужное время, с нужным оружием. Кроме того, наши Охотничьи Отряды обнаружили явные доказательства того, что все это не цепь случайностей. Как я сказал, офицера типа полевого командира Грима обычно не так-то просто убить.

Звание и фамилия его брата прозвучали для меня почему-то столь же странно, как если бы кто-то говорил о себе в третьем лице.

– Но Пел? – спросил я.

– Мы не знали, что именно генерал Синьцзинь был в этом замешан, – ответил Ян. – Вы сами сейчас назвали его.

– Он из Голубого Фронта, – уточнил я.

– Да, – кивнул Ян.

– Я знал его всю свою жизнь, – осторожно начал я. – Мне кажется, он испытал некоего рода нервное расстройство из-за смерти вашего брата; он всегда восхищался им. Но тем не менее это человек, вместе с которым я вырос, и этого человека нелегко заставить сделать что-либо, чего он делать не хочет. Пел отказывается помочь нам найти убийц; и вряд ли мы сможем заставить его говорить в течение шести часов, оставшихся до того, как ваши солдаты войдут в Бловен.

Я закончил. Ян спокойно сидел, глядя на меня, и ждал.

– Разве вы не понимаете? – воскликнул я. – Пел может нам помочь, но я не знаю, каким образом заставить его это сделать.

Ян продолжал молчать.

– Что вам от меня нужно? – Я с трудом сдерживал себя.

– Все, – ответил Ян, – что вы в состоянии мне дать.

На какое-то мгновение мне показалось, что в гранитной горе, которую он напоминал, возникла трещина. Какое-то мгновение, клянусь, я мог заглянуть ему в душу. Но если это и было так, трещина немедленно закрылась. Он сидел – далекий и ледяной – за своим столом и ждал.

– Я ничего не могу вам сообщить, – сказал я, – если только вы не знаете какого-либо способа заставить Пела говорить.

– Я не знаю никакого способа, который был бы совместим с репутацией моего брата как дорсайского офицера, – словно издалека донеслись до меня слова Яна.

– Вас беспокоит репутация? – заорал я. – А люди в Бловене, которые могут погибнуть, если ваши солдаты придут сюда обыскивать все дома в поисках убийц. Что важнее, репутация мертвого человека или жизни живых?

– Люди – это ваше дело, комиссар, – холодно объяснил мне Ян, – профессиональная репутация Кейси Грима – мое.

– Что случится с этой репутацией, если войска войдут в Бловен меньше чем через шесть часов?

– Ничего хорошего, – ответил Ян. – Но это не снимает с меня ответственности. Я не могу сделать того, чего я не должен делать, и обязан делать то, что я должен делать:

Я встал.

– В таком случае из этой ситуации нет выхода, – подытожил я. Внезапно на меня снова навалилась страшная усталость. Я устал от фанатиков-квакеров, которые явились из другой солнечной системы, чтобы предъявить чисто теоретические претензии на наши доходы и жизненное пространство в качестве оправдания для нападения на Сент-Мари. Я устал от Голубого Фронта и людей, подобных Пелу. Я устал от всевозможных гостей с других планет, включая экзотов и дорсайцев. Я устал, устал... Потом мне пришла в голову мысль, что я могу выйти из игры. Откажись я от принятия решения, которое, по утверждению Падмы, должен был принять, и все это дело перестало бы меня касаться. Следовало, разумеется, встать и уйти, но мои ноги не двинулись с места. Выбрав меня в качестве точки опоры, судьба ошиблась. Как и Ян, я не мог сделать того, чего я не должен был делать, и вынужден был делать то, что я должен был делать.