Владимир Аренев - «Восстать, или смириться, или…»

Утро едва-едва намечалось на сером небосклоне. Здесь же, в небольшой спаленке с единственным окошком, и вовсе царила непроглядная темень, еще не разбавленная рассветными лучами.

И все-таки женщина проснулась. Понять бы, отчего. Шайдин, кажется, не кричала. Малышка вообще оказалась на удивление тихой — не то что ее старший братец, Куугец. Ох, как же намучились с ним, пока Куги не подрос! Если бы не Ставиен, если бы не ее любимый, единственный, самый-самый родной человек во всем мире…

Гиир улыбнулась и рукой потянулась к левой половине кровати, туда, где лежал муж. Ладонь нашла лишь пустоту и смятые покрывала.

«Наверное, вышел по нужде», — Гиир вздохнула, перевернулась, устраиваясь так, чтобы видеть дверь, видеть Ставиена, когда он войдет. Полежала немного, ожидая сначала спокойно, потом — со все возрастающим нетерпением. Приподнялась на локте, выглянула в окошко.

Странно, двор, привычный старый двор напомнил ей сейчас погост. Не звенел цепью Рыжий, не кудахтали куры, молчал петух. Только большая жирная крыса внезапно выскользнула из-под поленницы дров, хозяйски огляделась и неспешно потрусила к хлеву. «И откуда взялась? Раньше никогда не было». Мыши в доме водились — куда от них денешься, но крысы…

Ставиен все не возвращался. Гиир вздохнула. В углу под кроватью хихикнуло беспокойство — хихикнуло, но затихло.

Потом закричала Шайдин. Девочка рыдала с надрывом, так, словно ей приснилось что-то страшное. Отзываясь, залаял Рыжий.

Гиир поднялась, накинула халат, подошла к колыбельке. Заговорила с дочкой, взяла ее на руки — та понемногу затихла, только всхлипывала.

С Шайдин на руках Гиир вернулась к кровати и села, выглядывая в окно. Крыса уже убежала. Рыжий замолчал. Ставиен все не возвращался.

«Наверное, вчерашний суп таки испортился. Нужно было выбросить. Теперь вот мучится желудком».

Хотя, странно, Гиир тоже ела суп — и ничего. И Куугец ел. Да и Ставиен не жаловался, только нахваливал, но он-то всегда нахваливает, так что…

Но куда же он подевался, в конце концов?!

И вот тогда-то Гиир заметила, что посох пропал. Тот самый, высокий — в человеческий рост — посох, который она считала чуть ли не личным врагом. Ставиен всегда, еще с детства, мечтал о странствиях. Его мать, встречаясь с матерью Гиир, частенько говаривала: «Вот ведь блажь какая! И не знаю, как с ней справиться. Это всё факиры бродячие, их работа. Наслушался баек, теперь только и разговоров, что про путешествия. Одна надежда…» — и она замолкала, многозначительно глядела на Гиир. Все в поселке знали, что Ставиен и Гиир, когда вырастут, поженятся. Так они сами решили. И родители того же хотели. Но чем старше становился Ставиен, тем чаще и чаще взгляд его уходил к самому горизонту и застывал, как у безумца. «Понимаешь, тянет что-то в дорогу. Не могу объяснить. Сам не знаю…» После свадьбы это у него прошло. Иногда, приступами, возвращалось, но — редко. Как правило, весной. Однажды во время такого приступа Ставиен и вырезал посох. «Зачем?» — спросила Гиир. А он ничего не ответил, молча обнял ее, а потом взял да и отнес посох на чердак. И никогда больше не доставал оттуда.