Гордон Диксон - Гильдия

— Но цикличность разрушения оказывается ловушкой для тех, кто поддается ей; и в конце концов они оказываются виноватыми с точки зрения последующих поколений. Именно поэтому, даже притом, что исторические силы постоянно стремятся к равновесию, Блейз и Иные в конечном счете обязательно проиграют; потому что останутся позади, в то время как люди творческие движутся вперед. А тогда-то и происходит развитие.

— Ты утверждаешь, — сказала Аманда, — что для Блейза уничтожение Земли, всего лучшего, созданного другими культурами лишь заменитель того, что он в действительности хочет уничтожить? Наподобие человека, который обрывает цветочные лепестки?

— Не совсем, — ответил Хэл. — Если принять его исходные посылки, то его философия достаточно разумна; прежде всего в том, что человечество в прошлом позволило технологии вырваться на свободу и зайти слишком далеко. Нет, здесь в нем проявляется не закоснелая, инстинктивная реакция, а ошибочные рассуждения — потому что ему недостает сопереживания, а потому и чувства ответственности. Дело просто в том, что для Блейза, возможно, отправной точкой стала такая же бесцельная ярость, как и у меня — или у человека с цветами. Блейз, возможно, начать превращаться в то, чем он стал, из ярости на вселенную, которая дала ему все — блеск ума, волю, моральную и физическую силу, — а потом, словно оставшаяся без приглашения на крестины ведьма из сказки, сделала сверх того так, чтобы он никогда не смог найти ни одного человека, чтобы разделить с ним все это.

— Ты так думаешь? — спросила Аманда.

— Я не уверен, — пожал плечами Хэл. — Но так могло бы быть. И это может оказаться важным.

Он почти сразу снова погрузился в свои мысли. А вывело его из них выражение, которое, как показалось ему, на мгновение мелькнуло на лице Аманды. Он пристально взглянул на нее.

— Ты улыбнулась? Почему?

— Улыбнулась ли я? — переспросила Аманда. Ее лицо теперь было совершенно серьезным. Она взяла его под руку. — Если я и улыбнулась, то потому, что я люблю тебя. Знаешь, нам пора где-нибудь остановиться и поесть. Помоги мне подыскать подходящее место.

Вскоре они нашли небольшую, поросшую папоротником полянку, где крошечный ручеек с чистой холодной водой пересекал тропу. С того места, где они уселись, им открывался вид на долину, поросшую лесом, метрах в ста под ними. Аманда достала сушенные фрукты, куски кукурузной лепешки и ломти хлеба, по вкусу напомнившие Хэлу то растение, которым Аманда угощала его вчера. Все это хорошо пошло с ледяной водой из ручейка.

Они потратили на еду не больше двадцати минут. Примерно через час Процион должен был показаться над вершинами гор, и благодаря прозрачному воздуху казалось, что они находятся всего в нескольких сотнях метров. Они с Амандой продолжили путь.

— Мы уже давно не видели никого, если не считать человека у пруда, — сказал Хэл. — А бывают ли здесь люди вообще?

— Насколько я знаю, нет. Именно поэтому Гильдия Придела здесь и обосновалась. Просто в этих местах не слишком много возможностей прокормиться, — ответила Аманда. — Да, на горных лугах можно пасти скот, но экзоты никогда не были пастухами — даже когда только-только обосновались на планете; они и не испытывали в этом необходимости. Даже до оккупации ты не увидел бы в горах никого, кроме какого-нибудь путешественника. Но теперь оккупанты не позволяют местным жителям совершать путешествия без особой причины — и особого разрешения. Так что пока мы не доберемся до Гильдии Придела, мы не должны никого встретить.

Дорога давно уже сделалась тропой, а теперь и совсем исчезла. Казалось, будто Аманда ориентируется по памяти или по каким-то незаметным ему знакам. Хэл внимательно смотрел под ноги. Следопытство входило в то многое, что ему преподали наставники, так что глаз у него был достаточно наметан, чтобы заметить даже незначительные признаки того, что кто-то проходил здесь до них. Время от времени такие признаки действительно попадались — крохотная отметка на земле или сломанная ветка, — но они были редки и неприметны.

Поэтому он прекратил их поиски и позволил себе просто наслаждаться прогулкой по горам.

А она понравилась бы любому, выросшему в горах — что вдвойне относилось к Хэлу. Как Донал, он вырос в горах на Дорсае, где находился его дом, Форали, а как Хэл он до шестнадцатилетнего возраста жил в Скалистых Горах Северной Америки, на Земле. Так что возвращение в горы теперь пробудило в нем такой восторг, какого он не испытал бы ни в какой другой местности. Его ноздри вдыхали чистый, ясный воздух, а походка сделалась размашистей.