Гордон Диксон - Гильдия

— Я тебя слушаю. — В его голосе звучали слезы, которые он не способен был выплакать. — Сначала я продал свой народ, заключив смертельный контракт; а затем потерял его.

— Ты не сделал ни того, ни другого, — продолжила она все тем же мягким, ровным голосом. — Помнишь, когда ты прибыл на Дорсай, чтобы уговорить наш народ выделить людей — для помощи в защите Земли?

— И встретился с тобой, — сказал он.

— Ты встретился с Серыми Капитанами, а я была среди них.

— Ты организовала ту встречу, — сказал Хэл, — а я уговорил дорсайцев заключить контракт с Энциклопедией на защиту Земли ценой собственной жизни.

— Ты никого не уговаривал, — возразила Аманда. Тон ее голоса ничуть не изменился. — Ты же позабыл, что возможность гибели всегда предусматривалась любым контрактом при найме дорсайцев на военную службу? Из тех, что встретились с тобой, только двое — не считая меня самой — ни разу не побывали в бою. Ты думаешь, что мужчины и женщины, перед которыми ты выступал (даже если не считать этих троих), не осознали, причем давным-давно, что когда-нибудь им придется столкнуться с Иными? Вопрос был только в том, где и как.

Она приостановилась, как будто для того, чтобы Хэл обдумал сказанное ею.

— Неужели ты настолько низкого мнения о дорсайцах, что считаешь, что они — Серые Капитаны — думали, что им навсегда удастся отложить неизбежный конфликт с Иными? Притом, что именно Иные хотели подчинить себе все человечество, включая и самих дорсайцев? Наши люди не могли бы сделаться убийцами, как этого от них просили экзоты, и перебить Иных одного за другим. Но ты показал им способ борьбы, которым дорсайцы умели пользоваться; и они им воспользовались. А как могло быть иначе?

Хэл не находил ответа. Он глубоко прочувствовал ее слова; и если они и не залечили его огромную внутреннюю рану, то по крайней мере остановили ее рост.

— И ты никого не потерял, — продолжала она через некоторое время, по-прежнему спокойно. — Ты просто немного опередил остальных и миновал холм, который лишь закрыл тебя от остальных. Ты ушел вперед от того места, где одиноко стоял Донал.

Некоторое время они сидели молча. Хэл не мог поверить ей — как бы ему этого ни хотелось. Потому что хотя Аманда и понимала его, сам он осознавал собственную жизнь и собственную неудачу как никто другой. Но ему помогало уже то, что она вот так пыталась согреть его от холода отчаяния — как она могла бы согреть его от холода самой смерти. Боль от огромной внутренней раны все еще была с ним; но она наконец сделалась переносимой — настолько же переносимой, какой стала боль в голове от удара, когда он вытолкнул ее на край сознания.

— Пора идти, — сказал он наконец.

Когда они миновали полосу деревьев и увидели перед собой окраины Порфира, Процион начал опускаться, но до вечера было все еще далеко. Начиная примерно с последней полумили пути движение на дороге заметно увеличилось; но и те, кого они обгоняли, и те, кто обгоняли их, двигались на небольшом расстоянии друг от друга.

Хэл отвлекся от мрачных размышлений, заинтересовавшись попутчиками, которые, судя по всему, направлялись туда же, куда и они. Все эти люди были экзотами, что проявлялось во многих мелочах — например в спокойствии их лиц и экономии движений. Но Хэл заметил и нечто новое, ранее экзотам не свойственное: никто из повстречавшихся им и окружающие его люди вели себя на редкость замкнуто. Трудно было сказать, вызвано ли это изменение развитием их культуры, или же нет. Похоже было, будто каждый из них ушел в себя и теперь жил собственной жизнью, укрывшись от остальных за спокойным, непроницаемым лицом. Такой индивидуализм был для них нов; он заметно отличался от того чувства общности, которое, казалось, всегда было неотъемлемой частью экзотов, которых Хэл знал — от Падмы, в его бытность Доналом, до Уолтера, наставника Хэла Мэйна.

— Через несколько минут мы будем у ворот, — сказала Аманда, прервав ход его мыслей; и Хэл, посмотрев вперед, увидел высокую деревянную ограду, построенную явно недавно. Дорога, по которой они шли, упиралась в широкие ворота той же высоты, что и ограда.

— Объясняться с охранниками буду я, — предупредила Аманда. — Ты — мой старший брат-недоумок; я хочу сказать, ты и впрямь слегка тугодум. Постарайся выглядеть соответствующе.

Хэл послушно опустил плечи, придал липу безвольное выражение и слегка приоткрыл рот. У ворот, разумеется, скопилась пробка; собравшиеся люди стояли близко друг к другу, негромко переговариваясь, — точно как же, как и раньше, на дороге. Хэл подумал, что так и должно было быть. Людей, которых он видел перед собой, с детства приучали никогда не повышать голос и разговаривать исключительно спокойным тоном. Несмотря на их нынешнее положение, эта привычка продолжала сказываться.