Гордон Диксон - Потерянный

— Мы не солдаты, — снова улыбнулся Падма, — но, как убежден Уильям, а следовательно, и все те, кому он платит, мы — гнусные интриганы, и если в мире творится зло, то корни этого зла нужно искать среди экзотов. Сейчас для нахарцев мы если не заклятые враги, то, по крайней мере, дьяволы в человечьем обличье. А в революционном порыве они будут даже рады пристрелить меня на месте.

Растерянно смотрел я в улыбающееся лицо Падмы.

— Если вы все это уже знали, то почему не уехали, когда еще можно было уехать?

— У меня, между прочим, тоже есть кое-какие обязанности... И первая из них — передача информации на Мару и Культис. Да и по характеру я немного авантюрист. — Улыбка Падмы сделалась еще шире. — По собственной воле я никуда отсюда не уеду. У нас могут быть разные причины остаться, но объединяет нас одно — слишком много для нас всех значит Гебель-Нахар.

Я покачал головой:

— У вас веские аргументы, но извините, мне трудно в это поверить.

— А почему?

— Простите, но я действительно не могу предположить, что вас могут удерживать здесь те же обстоятельства, что, допустим, и меня.

— Не одинаковые, но равнозначные. Тот факт, что другие люди не могут сравниться с дорсайцами в их специфической сфере деятельности, вовсе не означает, что для людей не существует подобных обязательств. Законы жизни одинаково руководят всеми. Только вот у каждой личности это проявляется по-разному.

— И с одинаковыми результатами?

— Со сравнимыми результатами. Ты не мог бы присесть? Я все время смотрю снизу вверх, и у меня ужасно затекла шея, — спокойно попросил Падма.

И я сел напротив.

— Вот, пожалуйста, пример, — начал он. — У вас, дорсайцев, свои специфические представления об этике и морали, и здесь ты и твои друзья нашли то, что подогревает ваше врожденное, внутреннее стремление к поступкам, оправданным высокой целью. Нахарцы получили иное воспитание, но у них есть та же потребность в великом, и существуют собственные представления о leto de muerte. Так станете ли вы — дорсайцы — утверждать, что, если ваши моральные принципы различаются, значит, нахарцы не обладают истинным героизмом и истинной верностью?

— Нет, не стану. Но людям моего мира, по крайней мере, можно доверять. Мы предсказуемы в своих словах и поступках. А можно ли подобное утверждать, говоря о нахарцах?

— Нет. Но я бы посоветовал подумать об опасности штампов, бытующих в нашем сознании. На дорсайца всегда можно положиться; экзот не приемлет насилия над человеческой личностью; солдаты Квакерских Миров — люди, фанатично преданные своей религии и своей вере. И тогда получается, что преданность и верность слову есть исключительное качество, присущее только дорсайцам, а среди тех, кто носит голубые одежды экзота, не существует личностей, способных причинить зло, зато в Квакерских Мирах нет таких, чья вера слаба и ничем не примечательна. Все мы — люди, и ничто человеческое нам не чуждо, даже пороки. Чтобы мыслить непредвзято, нужно прежде всего понять, какие страсти и устремления движут всем человечеством, а потом пытаться найти их отражения в отдельной личности — не исключая и нахарцев.

— Стоит вам заговорить об этом народе, и мне кажется, что я слышу голос Мигеля, — сказал я и, поднимаясь с места, добавил:

— Пожалуй, для меня будет лучше сейчас откланяться, не то вы уговорите выйти к нахарцам и сдаться еще до того, как они начнут наступление.

Падма рассмеялся, и мы расстались.

Подошло время навестить Аманду, и я поспешил в госпиталь. Аманда спала крепко, очевидно, ей удалось справиться с мучившими ее сомнениями и включить тот внутренний механизм самовнушения и контроля, которым дорсайцы учатся управлять с самого рождения. Если это действительно так, то следующие двадцать четыре часа с небольшими перерывами она проведет во сне — что будет лучшим для нее лекарством. Если нахарцам за это время не удастся взять внешние укрепления и прорваться в крепость, ее выздоровление можно будет не ставить под сомнение. Ну а если прорвутся...

Слишком долго пробыл я в закрытых залах и глухих коридорах Гебель-Нахара — а солнце, оказывается, стояло уже так высоко. Выйдя на первую террасу, я увидел его, а также ясное голубое небо, ощутил легкий ветерок и был поражен неумолимым бегом времени. А когда пришел в себя, на дальнем краю террасы заметил Яна и Кейси, сосредоточенно изучающих через окуляры видеокамер лагерь противника.

Мигель тоже был на террасе. Я направился к нему, и, наверное, заслышав шаги, он оторвался от видеоэкрана и выпрямился.