Евгений Филенко - Бой на Калиновом мосту

— Да вы лишились рассудка, юноша, — раздраженного сказал Кощей. — С какой стати вы диктуете мне условия? Вы же бессильны передо мной, — он достал из кармана плоскую черную коробочку со множеством белых кнопок. — Это блок управления Кощеевой Морокой. Только он способен освободить обитателей клеток, а все попытки взломать или взрезать хотя бы одну клетку приведут к темпоральному взрыву, и весь остров погрузится в глубины мелового периода. Я предполагал, что найдутся охотники вызволить эту юную красавицу, и запрограммировал блок таким образом, что ее усыпальница может быть открыта лишь в самую последнюю очередь. Неплохо, а? и если вам повезет отобрать его у меня, хотя это и не так просто, можете давить на все кнопки подряд. Прежде чем вы доберетесь до своей Вики, до вас доберутся мои динозавры.

Тимофеев закусил нижнюю губу и прищурился.

— Хорошо, — сказал он. — А не слабо вам отдать мне этот блок на полчасика? Я берусь его перепрограммировать так, чтобы не побеспокоить ваших любимых динозавриков? Если хотите, поспорим на что-нибудь…

— Тимофеич, — предостерегающе вставил Фомин.

— Спокойно, Коля, за себя я ручаюсь. Ну так что? Если я выиграю — мы забираем Вику и уходим, а вы тут целуйтесь со своим гадюшником, только наружу ни ногой.

— Нет, это бесподобно, — осклабился Кощей. — Ваша наглость не имеет прецедентов за последние три тысячелетия. Я даже не оговариваю условий вашего проигрыша. Поймите одну вещь, уважаемые добры молодцы: то, что я потратил на разговоры с вами столько своего бесценного времени, отнюдь не свидетельствует о моей к вам симпатии. Если угодно, это для меня повод убедиться в том, что я не утратил еще навыков устной речи. Я же все время один, не с кем словом перекинуться. Только с самим собой, а это собеседник ненадежный. Теперь я убедился в своей полноценности, и вы мне больше не нужны.

— Да вы что — серьезно верите своему бреду? — рассердился Тимофеев. — Ну, насчет влияния Зла на смену общественных формаций?

Некоторое время Кощей смотрел на него пустыми змеиными глазами.

— Все же в чем-то я деградировал, — произнес он. — У меня не осталось той силы в словах, коли два юнца им не внимают с должным почтением. Кто я и кто вы? Я — величайший ученый и экспериментатор всех эпох, покоритель времени, вершитель эволюции. Я — живая легенда всех народов. А вы…

— А мы — студенты, — сказал Тимофеев с досадой. — Будущие историки. И кое-что смыслим в своем предмете. В котором вы ни уха ни рыла.

— Тимофеич, оставь, — проговорил Фомин. — Разве ты не видишь, что это шиз?

— Шиз? — встрепенулся Кощей. — Что это?

— Так, ерунда, — сказал Фомин. — Не совсем здоровый человек.

— Ах, шизоид, — покивал Кощей. — Любопытно, но именно это слово я случайно услышал в разговоре двух медиков обо мне, как раз перед тем, как мне предложили отдохнуть от науки. Хотел бы я знать, что оно значит и какова его этимология.

— Ага, — промолвил Тимофеев. — Это меняет дело.

— Еще бы, — усмехнулся Фомин. — Его в наше время даже не судили бы. Захомутали бы — и в психушник. Да и в его веке, видно, просто не поспели.

— Бедняга, — сказал Тимофеев. — Навоображал себе невесть что, наворотил с три кучи. Теория нравственного равновесия, вселенское Зло…

По зеленоватому лицу Кощея пробежала судорога, будто трещина.

— Что? — прокричал он. — Жалеть? Меня?! Гуманисты, провозвестники Добра в моей цитадели Зла! Да ваша жизнь не стоит и моего выдоха! И я сейчас укажу вам ваше место в эволюции!…

— Витька, ложись! — закричал Фомин и рывком опрокинул опешившего Тимофеева на землю.

Над их головами, шевеля волосы раскаленным дыханием, пронесся шквал ревущего голубого огня.

— Ну как? — орал Кощей. — Страшно? А вот вам еще!

Ослепительная вспышка хлестнула Тимофеева по глазам, а накатившая волна горячего воздуха оторвала от земли, скомкала и покатила, будто биллиардный шар. Тимофеев больно ударился обо что-то затылком, зашипел и, ничего не видя, пополз прочь. Скворчание и сухой треск раздались совсем рядом. Тимофеев продрал забитые копотью глаза: огненный палец чертил по обугленному грунту прямо перед ним. Тимофеев отдернул руки от нестерпимого жара подальше и проворно, по-рачьи попятился.

— Верно! Так и живи на четвереньках! Это форма твоего существования! Геройчик, спасительчик…

Кощей, раскорячась, стоял в нескольких метрах от него и сжимал в руках тонкий металлический ствол, из которого нетерпеливо, хищно рвалось на волю раскаленное добела змеиное жало.