Гордон Диксон - Шторм времени

Он напоминал прямоугольный аквариум высотой фута в три, установленный на деревянном постаменте, размерами напоминающем кофейный столик. Саркофаг был заполнен тем же похожим на жидкость веществом, которым была заполнена имитирующая вселенную установка Порнярска и которое, как я понял со слов аватары, на самом деле являлось чем-то вроде измененного состояния пространства – если только вообще можно себе представить, что ничто может пребывать в разных состояниях. Как бы то ни было, по словам Порнярска, оно предохраняло тело Санди от течения времени, любого времени. В результате тело леопарда и сейчас находилось абсолютно в том же состоянии, в каком пребывало через два часа после его гибели, когда Порнярск поспешно поместил его в быстро сооруженную им модификацию экстратемпорального контейнера.

Конечно же, два часа – это слишком много, если надеяться на какое-то биологическое воскрешение. Даже если бы и было возможно заживить его раны и возобновить жизненные процессы в его нынешнем мертвом теле, возвращать к жизни было бы просто нечего. Лишенные кислорода клетки его мозга погибли через считанные минуты после смерти, и хранившаяся в них информация была безвозвратно потеряна.

Но Порнярск рассчитывал на нечто совсем иное. По его мнению, если бы мы научились хоть немного управлять штормом времени, мы могли бы либо получить необходимые знания непосредственно, либо вступить в контакт с теми, кто живет на темпоральных линиях будущего и знает, как это сделать. Тогда мы сможем вернуть тело Санди в момент, на несколько секунд предшествующий его гибели. Конечно, надежды эти были более чем надуманными, да я, впрочем, никогда их всерьез особенно и не воспринимал. Но раз Порнярск верил в такую возможность, я готов был следовать за ним, куда бы нас это ни привело.

Видимо, думал я, стоя у саркофага и глядя на неподвижное тело Санди, глаза которого были закрыты, а раны скрыты повязками, в душе я все же питаю какую-то тайную подсознательную надежду на благополучный исход. И надежда эта была мне просто необходима. Санди по-прежнему торчал в моем мозгу как острая льдинка, которая никак не хотела таять. Для меня он был незаконченным делом. Ведь он умер прежде, чем я успел дать ему понять, как я ценю то, что получил от него. И хотя я получил этот подарок от бессловесного животного, это ничуть не умаляло его ценности и не снимало моих обязательств по отношению к нему. Всем остальным – Эллен, отчасти Мэри и Биллу, а возможно, даже и самому Порнярску – у меня еще оставалось время заплатить, поскольку все они были живы и находились рядом. Но вот неоплаченный счет Санди за его беззаветную любовь и гибель, ставшую результатом того, что он бросился защищать меня, все еще висел на моей душе, пришпиленный кинжалом моей столь поздно проснувшейся совести.

Я чувствовал себя в долгу перед ним не из-за того, как он погиб. Самое главное то, что ему удалось разбить твердую скорлупу, в которой были заперты мои эмоции, и теперь я жил, ощущая все, что меня окружает, вне зависимости от своего желания. Иногда это причиняло боль, но в то же время и являлось частью жизни. Независимо от того, как пойдут дела с Полой, я никогда насовсем не откажусь от работы с проблемой шторма времени – хотя бы ради надежды снова когда-нибудь увидеть Санди живым и получить возможность выразить ему свои чувства.

Я выключил свет. В неожиданно наступившей темноте и при свете звезд я почувствовал, что дрожу крупной мучительной дрожью. Оказывается, стоя во дворе прохладным весенним вечером в одной футболке с короткими рукавами, я промерз до костей. Я вернулся в теплые объятия дворца, прошел через холл и оказался у двери в лабораторию Порнярска.

Когда я вошел, он был там вместе со Стариком, тихо сидевшим на корточках у стены и наблюдавшим за аватарой, который стоял возле своей установки и глядел в нее. Когда я вошел, они оба взглянули на меня.

– Решил зайти, – сказал я, и эти самые обычные слова, произнесенные в лаборатории, где никогда не прекращалась работа, вдруг показались мне ужасно глупыми, особенно учитывая то, что обращены они были к пришельцу-аватаре и экспериментальному получеловеку-полуживотному. Я решил, что нужно срочно добавить что-нибудь еще, дабы замаскировать первую дурацкую фразу. – Ну как, выяснил что-нибудь новенькое?

– Я не совершил каких-либо серьезных прорывов в области познания или восприятия, – ответил Порнярск так, словно я разговаривал с ним всего какой-нибудь час или два, а не несколько месяцев назад.