Анна Зонтаг - Путешествие в луну

После первых восторгов и приветствий Максим Григорьев спросил: «Да как вы, батюшка сюда заехали?» — «Видишь ли, Григорьевич, я вышел в отставку и еду в деревню, которая отсюда верстах в тридцати. Проезжая близко отсюда, мне захотелось узнать о прежних друзьях молодости; вот я и забрел сюда!» — «Да о ком узнать!» воскликнул Максим Григорьев; «здесь никого не осталось.» — «Где барин твой?» — «Он живет в Петербурге, а меня отпустил на волю, со всем семейством, и мы все живем в городе. У меня пять человек детей. Старик отец мой, о прошлой масленице было три года, как скончался, царство ему небесное! а матушка еще здравствует; дай ей Господи здоровья»! — «А кому досталось Мишенское?» — «Старшей барышне она вышла замуж, почти всех дворовых отпустила на волю, живет где-то на краю света и уже лет пятнадцать как сюда не заглядывала». — «Разскажи-ка мне обо всех них чтò знаешь, Максим Григорьевич. Вот, сядем здесь. подле стены этой старой, развалившейся риги». — «Чтò вы это, барин? В уме ли вы?» воскликнул Максим Григорьев. «Разве не видите, что уже день вечереет? Ну можно ли оставаться возле развалин и против кладбища! Сохрани Господи, если нас здесь застигнет ночь! Лучше пойдемте в город; мы еще успеем туда засветло; а я дорогою разскажу вам, какия беды случились со мною от того, что я после солнечнаго захождения случился возле этой самой развалившейся риги, вот на этом месте, насупротив кладбища».

Я послушался Максима Григорьева. Мы пошли в город, и вот что он разсказывал мне дорогою о достопамятных своих приключениях.

Вот изволишь видеть, батюшка, барин мой уехал в Петербург, а я остался круглым сиротою, с женою и детьми, с стариками отцом и матерью, и переселился жить в город. Но все таки сердце тянет на родину. Как волка ни корми, а он все в лес смотрит. Я часто хожу в Мишенское: здесь все мне знакомо. Праздник ли, крестины ль, свадьба, или похороны, всякой зовет меня! А я не спесив: не хочу отказом огорчать добрых людей; иду и к последнему из мужиков, если позовет меня. Вот, однажды на праздник вешняго Николы, был я у старосты Ивана Ильина. Случись тут также и кума его, которая, узнав, что я портной, просила меня придти к ней в соседнее село Собакино [4] Эти четыре слова написаны над строкою В.А. Жуковским, равно и ниже названия сел, сначала зачеркнутыя, возстановлены им же. П.Б. ), скроить кафтанчик сыну. Пошел я к ней, оставя жену и старшую дочь у старосты Ивана Ильина. Ведь ты, барин знаешь, от Мишенскаго до Собакина версты с полторы. Пошел-то я не совсем трезвый, однако скроил кафтанчик порядочно. Хозяйка за труд поднесла мне добрую чарку водки; правда, еще прежде я выпил стакана с два браги; кажется, не было от чего опьянеть! День был Суботний. Вот, услышал я, что в Мишенском благовестят ко всенощной; мешкат было нечего, я простился с хозяевами и спешил возвратиться в Мишенское к жене и дочери. Хозяйка, на прощанье, принудила меня выпить еще стаканчик водки; хозяин заставил выпить другой за его здоровье, и я убежал, чтобы не принудили выпить и третьяго. Надобно было идти мимо барскаго гумна и этой самой развалившейся риги; кирпичи валялись по дороге; я споткнулся на один из них, и бултых прямо в воду, хотя тут никогда ни бывало ни реки, ни озера, ни пруда,

Пустился я ходить по острову; шел куда глаза глядят, но все было дико и пусто. Наконец, пришел к необозримому болоту. Месяц светил ясно, ночь была светла как день; я глядел направо, налево; перед собою, за собою…. нигде не видно было ничего кроме непроходимаго болота. — «Ну пришлось мне здесь околеть как собаке!» подумал я. Присел на камень, который, на счастье мое, валялся среди болота, почесывал голову и думал думушку. Глядь я на месяц….. показалось мне на нем какое-то черное пятно. Я стал присматриваться… вижу пятно движется, спускается ниже, ниже — вдруг, бряк передо мною на землю, и смотрит мне прямо в глаза. Чтож бы вы думали это было?… Превеличайший орел! Никогда я такого и во сне не видывал. Посмотрев на меня, он сказал: «Здорово, Максим Григорьевич! Как ты, братец поживаешь? — «Все слава Богу, батюшка, вашими святыми молитвами! Покорно вас благодарю за привет и любовь, отвечал я, удивляясь, что орел говорит человеческим голосом. «Все ли вы в добром здоровье, сударь?» — «Как зашел ты сюда, Максимушка?» спросил орел. — «И сам не ведаю, батюшка!» отвечал я, «знаю только, что мне очень бы хотелось поскорее отсюда убраться!» — Тут разсказал я ему, как праздновал в Мишенском у старосты Ивана Ильина, как ходил в село Собакино кроить мальчику кафтанчик, как выпил там лишнюю чарку водки, как, споткнувшись на кирпич, упал на сухом месте в воду, поплыл и очутился на необитаемом острове и, наконец, как зашел в болото, из котораго не могу выбраться. — «Максим Григорьев», сказал орел, подумав немного; «ты человек умный и трезвый; знаешь, что нехорошо напиваться до пьяна! Зачем же было ходить в Собакино за лишнею чаркою? Разве тебя мало потчевал староста?.. Не хорошо, братец! Однако, за то, что ты человек добрый; за то, что ни ты, ни дети никогда не швыряли камушками ни в меня и ни в кого из моих, я помогу твоему горю. Садись ко мне на спину и держись крепче за мою шею; я вынесу тебя из болота.» — «Ваше благородие изволите шутить надо мною», сказал я; «слыханное ли это дело: ездить верхом на орле!»—«Уверяю тебя моею честью», отвечал он, положа правую лапу на грудь свою, «что я нисколько не шучу. Если ты не послушаешь меня, то придется тебе утонуть в грязи. Разве ты не замечаешь, что камень, на котором сидишь, от тяжести твоего тела, час от часу более вязнет?»