Павел Вежинов: Антология

Речь идет о повести Лао Шэ «Записки о кошачьем городе». Лао Шэ написал свою фантастическую повесть в 1932 году. Но прошло сорок лет, а повесть и теперь читается как блестящая и меткая сатира, сатира на маоизм 60-х годов.

Судьба Лао Шэ как писателя-фантаста поистине удивительна: он, по сути, описал свою собственную смерть в одной из глав повести за треть века до того, как его в 1966 году растерзали озверелые хунвэйбины. Научная фантастика имеет на своем счету немало поразительных предвидений и догадок. Но такое «предвосхищение» состоялось впервые. Писатель пал одной из бесчисленных жертв маоизма. А его повесть живет и будет жить гневным и страстным обвинением политического авантюризма, пытающегося паразитировать на светлых идеалах коммунистического будущего человечества.

На этих страницах пришлось упомянуть о ряде серьезных социальных проблем, с которыми приходится иметь дело фантастике в эпоху научно-технической революции. Но было бы ошибкой, если бы читатель подумал, будто собранные здесь произведения представляют собой нудное комментирование сложнейших проблем современности. Или будто автор этих строк видит в прочитанных им рассказах только такое комментирование. Нет, это прежде всего фантастика. Добрая фантастика. И вместе с тем боевая.

Ему снилось в тот миг зеленое небо с белыми, нежными облаками, которые спокойно плыли над бескрайней равниной. Снились коричневые скалы и блеснувшее между ними, словно голубое око, маленькое горное озеро. Снились красные крыши под темными соснами — хотелось глубоко вдохнуть сладостный смоляной запах.

— Пора вставать, Алек…

— Да, мама, — ответил он тихо.

И будто чья-то ласковая рука с робкой нежностью коснулась его сердца.

— Пора, Алек!

Он облаком несся над степью и смотрел, как мелькают в высокой траве пестрые спины антилоп. А потом открыл глаза и увидел склоненное над ним железное лицо Дирака.

— Прибываем? — глухо спросил он.

— Да, Алек, — спокойно ответил робот. — Пора просыпаться…

Человек незаметно вздохнул и огляделся. Сознание вернулось к нему внезапно и резко; теперь он уже совершенно четко понимал, что находится в рековаленсцентной камере корабля «Нептун», на расстоянии шестнадцати световых лет от Земли, которая только что ему снилась. Все то время, пока неслись они песчинкой, затерянной в звездном хаосе, каждая клеточка его существа жила земными образами и звуками.

— Вы звали свою мать, Алек, — сказал робот. — Я не знал, что у вас была мать.

Человек почувствовал, как у него защемило сердце. Это странное создание Багратионова с лицом-маской роденовского мыслителя говорит на самом жестоком из всех языков — на точном, исключающем ошибки языке машины. Да, у него была мать. Была когда-то… За те шестнадцать световых лет, которые неумолимо разматывал звездный корабль, давно уже сошли в могилу все близкие люди, оставленные на Земле.

— Да, была, — ответил он.

— А почему она не пришла на космодром проводить вас?

— Она не в состоянии была это сделать, Дирак, — с горечью объяснил Алек. — Ведь у нее обыкновенное, слабое материнское сердце.

— Да, понимаю, — сказал робот.

Он не понимал, этого он никогда не поймет.

— И все-таки — вас провожало много людей. Разве все они были бессердечны?

Камера вдруг как бы перестала существовать, человек видел над собой прозрачный купол обсерватории, видел совсем близко ее родные, близорукие глаза.

«Ты уверен, что тебе это необходимо, Алек?»

«Уверен, дорогая, — ответил он. — Уверен».

«Но почему, Алек? Разве тесен тебе наш бедный мир? Разве он совсем не устраивает тебя?»

«Ты не должна так говорить! — сказал он. — Я очень хорошо знаю, что это самый богатый и самый прекрасный из всех миров».

«И все-таки ты хочешь его покинуть».

«Так нужно», — ответил он.

«Бедный ты мой малыш, — сказала она с мокрым от слез лицом. — Бедный, несчастный мой…»

Солнце сияло на чистом небе, веял легкий, теплый ветер, слабая еще весенняя травка зеленела между бетонными плитами космодрома. Когда он поднимался по крутым ступеням на звездолет, сотни объективов следили за малейшим его движением. Но он не обернулся, у него не было сил взглянуть еще раз на тех, кто прощался с ним навсегда. И еще месяц спустя он не мог позволить себе посмотреть на маленькую звездочку, печально и нежно посылающую в бесконечность свой бледный отсвет. Нет сил, откуда их взять…