Павел Вежинов - Антология

— И кроме того, — продолжал незнакомец, — не стоит приписывать всякому сознанию те качества, которые свойственны сознанию земного человека. Ведь возможно и такое сознание, которое отличается от вашего, и вы просто не заметите его, не обратите внимания. Или оно заметит вас, но окажется, что вы не находитесь в сфере его интересов. Разве вы замечаете муравьев, ползающих по вашему саду, хотя знаете, что это живые существа? И вы не стремитесь ведь чем-то помочь им?

— Но они же не разумные существа!

— А кто вам сказал? Может быть, это не столько абсолютно точный факт, сколько ваше о них представление? И, может быть, все совершенно не совпадает с вашей точкой зрения на то, что вы, люди, называете развитием? Кроме того, вы говорите о сознании вообще, в космическом масштабе, и не умеете отметить хотя бы одно постоянное и характерное его качество. Можно допустить, например, что самым существенным качеством сознания является недолговечность. Или самоуничтожение на определенном этапе развития. Тогда отпадает и ваш основной тезис о бескрайнем его совершенствовании на протяжении огромного периода времени.

— Да, вы правы, — ответил я смущенно. — Хотя сам факт вашего присутствия не говорит в пользу таких доводов.

— Я говорил сейчас не о фактах, а о вашей логике.

— Тогда я предпочел бы, чтобы мы поговорили о конкретных фактах.

Он снова покачал головой.

— К сожалению, конкретные факты мы с вами не будем обсуждать.

— Но почему? — спросил я с досадой.

— Я мог бы, конечно, вам объяснить… Но нужно, чтобы вы сами добыли свои знания. И своими собственными усилиями изменяли жизнь… Как вы не можете усвоить, что именно в этом смысл существования земного человека?

Голос у него был тихий, но глубокий, с каким-то странным тембром, и впервые мне пришла в голову мысль, что это не совсем человеческий голос.

— Вероятно, вы правы, — ответил я. — То, что вы сказали, я понимаю, но не могу вникнуть в сущность вашей нравственности. Ведь вот вы живете среди нас, видите страдания, ложь, насилие, видите, как, беспомощные, отчаявшиеся, бьемся мы иногда в заколдованном круге невежества. И в то же время хорошо знаете, как помочь укрепиться всему доброму и справедливому. Но не вмешиваетесь. Не искажает ли это смысл вашего существования?

Он взглянул на меня как-то особенно.

— Тогда вообразите себе, что в нашей нравственности намного больше разума, чем чувства.

— Трудно мне это понять, — сказал я. — Ваша цивилизация более совершенна, чем наша; значит ваша нравственность должна быть выше. И, вероятно, у вас вызывают ужас некоторые явления, с которыми мы свыклись. Войны, например. Представьте себе, что завтра перед нашим человечеством встанет угроза ядерного самоуничтожения. Неужели вы даже этому не помешаете?

— Нет, конечно, — твердо сказал он. — Вы обязаны сами найти выход из кризиса. Если мы вам помешаем, вы не приобретете иммунитета и впоследствии погибнете от еще более страшной катастрофы.

— Да, вывод логичный! И тем не менее я не могу его принять. Почему вы не можете избавить нас от мук, в которых мы сами не повинны? Спасите хотя бы от рака… Или от туберкулеза.

— Ведь я уже объяснил вам, — ответил он, слегка нахмурясь. — Те, кто умнее меня, решили, как следует поступать, и я не имею права ничего изменить.

Внезапно мне пришла на ум спасительная мысль:

— Тогда помогите хотя бы моему другу. Согласитесь, что один-единственный случай вмешательства не изменит исторического пути развития человеческого общества.

Он молча откинулся назад. И мне показалось, что в тот момент он заколебался.

— Нет, я не имею права! — сказал он, опять нахмурившись.

— А почему же вы помогли мне? Почему избавили меня от смерти?

— Тогда я подумал, что это несчастье случилось по моей вине. А я не имею права быть виновным.

Меня вдруг охватило чувство безнадежности, и я замолчал. Молчали мы оба. На улице уже стемнело, но в комнате было все так же светло, как днем. Странно, в ту минуту на меня это не произвело особенного впечатления.

— И все-таки вы будете соучастником в наших делах, — сказал я. — Я опишу все, что сегодня случилось.

— Ну, это не проблема, — усмехнулся он. — Я в одно мгновение мог бы стереть в вашем мозгу все, что вы собираетесь запомнить.

— И вы действительно это сделаете?

— Да нет, конечно… Пишите что хотите. Все равно никто вам не поверит…

— Не поверят отдельному случаю, возможно, но поверят истинам, которые я выскажу.