Галилей был весел и возбужден. Рыжая борода победно топорщилась, с лица не сходила улыбка. Он не чувствовал боли в суставах, но мысль об осторожности сидела в нем, как гвоздь в сапоге. Он соглашался с профессорами, но полагал, что у телескопа значительно большие возможности, чем представляется на первый взгляд. Телескоп поможет сделать много новых открытий. Кстати заговорили о галилеевских анаграммах, в которых он зашифровал небесные наблюдения. Лагалла сказал по этому поводу сомнительный комплимент. Он восхитился латинской фразой «Haec immatura a me iam frustra leguntur О.Y.», [10] «Эта ущербность разбирается мною пока безуспешно» — в таком виде Галилей зашифровал открытие фаз Венеры.
которая при перестановке букв неожиданно превращается в другую фразу — «Cynthiae figuras aemulatur mater amorum». [11] «Мать любви подражает видам Цинтии», то есть Венера своими фазами напоминает Луну.
Лагалла сказал, что Галилей подлинно ученый, ибо требуются огромная изобретательность и терпение, чтобы перелить одну фразу в другую. Хотя, конечно, наличие фаз у Венеры весьма и весьма сомнительно…
Федерико несколько раз выбегал на террасу. Наконец сообщил, что самые яркие звезды уже видны. Галилей поднялся, сказал весело:
— Последний бокал я хочу выпить за гостеприимного хозяина. Пятнадцать веков назад славный Марциал написал:
Это щедрое поместье близ Рима
Украшает хозяин. Ты как дома:
Так он искренен, так он хлебосолен,
Так радушно гостей он принимает,
Точно сам Алкиной благочестивый! [12] Перевод Ф. Петровского.
Все захлопали в ладоши.
На террасе было прохладно и тихо. Запах цветущего миндаля усилился. Белый туман закрыл священный Тибр и, постепенно разрежаясь до сизой дымки, распространился на весь город. Шумные кварталы, соборы и палаццо смазались в одно темное пятно, в котором тускло мерцали редкие огоньки. Зато небо сияло яркими крупными звездами, которые, казалось, чуть слышно звенели, словно маленькие лютни. В звездном хоре громче всех вела свою мелодию мать любви Венера.
Галилей вынес в сад витую подставку, сделанную в его мастерской, прикрепил телескоп. Уверенным движением навел трубу на Венеру, отрегулировал резкость. И мать любви перестала быть круглой, изогнулась тонким серпом выпуклостью влево. Цвет серпа казался слегка красноватым.
— Прошу вас, синьоры, — с поклоном пригласил Галилео.
Один за другим к окуляру приникали кардинал, тосканский посол, профессора и богословы. Отец Клавий сначала зажмурился, потом быстро открыл один глаз и ткнулся в трубу. Когда оглянулся, лицо его сияло не хуже Луны.
— Без сомнения, серп! — воскликнул он. — Воистину, ваша милость, вы заслуживаете великой похвалы, ибо вы первый, кто это наблюдал.
Галилей молча кивнул. Он следил за Лагаллой, который дольше других задержался у телескопа.
— Никакого серпа не вижу, — решительно сказал профессор. — Вижу крест, причем вертикальная балка красноватая, а горизонтальная имеет голубой оттенок. Это лишний раз подтверждает мои слова о том, что линзы значительно искажают далекие светящиеся объекты. Одни видят серп, другие диск. Я вижу крест!
Галилей на секунду растерялся. Судя по голосу, профессор не лгал. В чем дело? Телескоп исправен… Значит, не в порядке глаза Лагаллы!
— Позвольте спросить, ваша милость, вы пользуетесь очками?
— У меня сильная близорукость! — погордился Лагалла.
— Все понятно. Телескоп настроен не по вашим глазам. — Галилей чуть-чуть вдвинул трубку с линзой. — Смотрите.
Лагалла наклонился к телескопу и вскрикнул. Горизонтальная балка креста исчезла, а вертикальная круто изогнулась, напоминая двухдневный месяц.
— Не может быть…
— Это тот же самый телескоп, — терпеливо напомнил Галилей, — который достоверно показывал вам Колизей.
— Нет никаких сомнений, — горячо сказал Федерико, — Венера действительно рогата. Перед философами стоит задача истолковать увиденное.
Галилей промолчал.
— Остерегитесь высказывать подобные суждения, — угрожающе начал Лагалла. — Истинный ученый должен наблюдать. Все выводы сделал великий Аристотель, мы подтверждаем или уточняем их. Да, Венера имеет фазы, но мы не знаем, почему это произошло. Галилей наблюдал другие планеты, однако рогов у них не обнаружил.
— Венера ближе к Солнцу, чем Земля, — осторожно сказал Галилей. — Марс и Юпитер дальше.
— Протестую! — В темноте лицо Лагаллы казалось белым, как у призрака. Система Коперника — хитроумное допущение, не более. Она помогает в кое-каких расчетах. Но истинна только система Аристотеля! Вокруг Земли вращаются три внутренних светила, затем Солнце, за которым идут три внешних светила. Священная семерка! Прискорбно повторять прописные истины…
Читать дальше