Евгений Войскунский: Плеск звездных морей

И ещё я вспомнил странные слова Рэя о том, что кто-то не понял его отца.

— Из-за этого случая и началась паника? — спросил я.

— Пойди к Баумгартену, он тебе расскажет.

Баумгартен спал. Но, когда я подошёл, он открыл глаза.

— Так хватит воды или нет? — спросил он.

— При жёсткой норме хватит. — Я сел рядом с ним. — Старший, мне рассказали про Холидэя. Может, Тудор просто не услышал его? Неужели из-за одного этого случая…

— Одного случая? — перебил он, грозно выкатывая на меня светло-голубые глаза. — Если хочешь знать, я заметил это у примаров ещё год назад. Я вёл наблюдения, дружок. Этот чемодан набит записями.

— Что именно ты заметил у них, старший? — спросил я, чувствуя, как похолодели кончики пальцев.

— Мелких признаков много. Но самый крупный и самый тревожный… м-м… как это на интерлинге… Равнодушие! — выкрикнул Баумгартен. — Безразличие ко всему, что выходит за рамки повседневных локальных интересов. Я утверждаю это со всей ответственностью врача!

Я потихоньку растирал кончики пальцев. Набитый чемодан. Наблюдения за примарами…

— Случай с Холидэем подтвердил самые страшные мои опасения, — продолжал Баумгартен. — Они становятся другими! Сдвиги в психике все более и более очевидны…

Его слова так и хлестали меня. Нет, нет, с моими родителями все в порядке. Ничего такого я не замечал. Нет!

— А все потому, что торопимся, вечно торопимся.

— Да, — сказал я. — Наверное, нужно было разобраться как следует, а не кидаться на первый же корабль.

— Я говорю о другой торопливости. — Худое лицо Баумгартена вдруг стало мрачным. — Об этом будет разговор на Совете планирования. Ещё сто лет назад утверждали, что на Венере жить нельзя.

Тут корабль наполнился прерывистыми звонками. Это означало — приготовиться к старту.

Я поспешил к лифту.

Опять прошёл я мимо Холидэев. Том по-прежнему сидел с закрытыми глазами. Андра читала книгу. Она мельком взглянула на меня, тонкой рукой отбросила со лба волосы. Волосы у неё были чёрные, как у матери, а глаза отцовские, серые, в чёрных ободках ресниц.

Ронга сидела, ссутулясь, скрестив руки и стиснув длинными пальцами собственные локти. Резкие черты её лица как бы заострились ещё более. Я услышал, как она шептала непримиримо:

— Никуда, никуда с Земли…

Мы возвращались с последнего зачёта. Целый день, бесконечно длинный день мы только тем и занимались, что убеждали экзаменаторов, что наши мышцы и нервы, наши интеллекты и кровеносные сосуды, — словом, наши психо-физические комплексы вполне пригодны для космической навигации. Нас раскручивали на тренажёрах, мы падали в такие бездны и с таким ускорением, что желудок оказывался у горла, а сердце — во рту. А как только тебя подхватывала силовая подушка, ты не успевал отдышаться, как прямо в глаза лез метеорит — то, что его имитирует, разумеется. И горе тебе, если ты замешкаешься, не успеешь включить ракетный пистолет и отскочить в сторону.

У меня словно все кости были переломаны, в голове гудело, и почему-то казалось, будто нижняя челюсть скособочена. Я тронул её рукой — нет, челюсть на месте.

Автобус мягко мчал нас по воздушной подушке к жилым корпусам Учебного центра. Мы молчали, не было сил произнести даже один слог. Робин лежал рядом со мной на сиденье, выражение лица у него было, как у Риг-Россо в том кадре, где его вытаскивают из камнедробилки. Сзади сопел и отдувался Антонио — даже он сегодня помалкивал.

Только я подумал, что наша группа хорошо отделалась и особых неожиданностей всё-таки не было, как вдруг — фьфк! кррак!! — и я очутился в воздухе. Я даже не успел вскрикнуть, сердце оборвалось, на миг я увидел свои ноги, задранные выше головы. В следующую секунду, однако, я понял, что лечу вниз, и резко перевернулся. Приземлиться на четыре точки… Мои руки и ноги ткнулись почти одновременно в травянистую землю.

Я лежал на животе и пытался приподняться на руках и не мог. Сладко пахнущая трава вкрадчиво лезла в рот. Я бурно дышал. Неподалёку кто-то из ребят не то стонал, не то плакал. Я увидел: из автобуса, который преспокойно стоял в нескольких метрах на шоссе, вышел инструктор, ехавший с нами. Его-то не катапультировало. Я поднялся, когда он проходил мимо.

— Как настроение, Дружинин?

Видали? Тебе устроили такой подвох, и у тебя же ещё должно быть хорошее настроение!

— Превосходное, — прохрипел я.

Повреждений никто не получил: место для катапультирования было выбрано со знанием дела. И выбросили нас на небольшую высоту. Собственно, это был, скорее, психический тест.