Исай Лукодьянов - Повесть об океане и королевском кухаре

– Разрешите, ваше величество, высказать некоторые опасения, – заговорил герцог Серредина-Буда, изящно округляя губы. – При всей ослепительной привлекательности замышляемой экспедиции, равно как и при поистине грандиозной выгоде, которую она сулит вашей процветающей державе, нельзя в то же время отвлечься от мысли о крайней опасности неведомого океанского пути. Достаточно вспомнить поистине столь же великое, сколь и трагическое плавание дуна Бартоло…

Король заслушался. Прикрыв глаза, он наслаждался плавным течением речи первого министра и почти не прерывал его.

– Прекрасно, герцог Серредина, прекрасно, – сказал он, когда герцог умолк. – Но было бы еще лучше, если бы вы произносили звук «с» несколько тверже… тверже и в то же время мягче… Ну, вы понимаете. – Он посмотрел на дуна Абрахама не выпуская, однако, из поля зрения и сеньора Кучильо. – А что скажете вы, граф?

Дун Абрахам кашлянул, чтобы справиться с волнением. Это был весьма важный момент в его жизни, и он должен был непременно убедить короля.

– Ваше величество… Мне далеко до красноречия герцога Серредина-Буда, но… Ваше величество, плавание за океан сверх человеческих сил. Люди изведают страшные муки, но не достигнут цели. В христианском мире никому неведом… никому, ваше величество, неведомы пути к Островам пряностей. И моему сыну неведомы, это просто ему кажется… От самонадеянности, присущей… Если даже их пощадят бури, они погибнут от голода, потому что… потому что, сколько бы они не взяли продовольствия, его все равно не хватит…

Дун Абрахам закашлялся, и Кучильо воспользовался паузой:

– Хорошая солонина, если ее плотно укупорить в чистых обожженных изнутри бочках, сохраняется долго, и можно так рассчитать…

– Никак нельзя рассчитать, уж я-то знаю! – воскликнул дун Абрахам. – То есть, я хотел сказать, что много слышал… бывалые моряки рассказывали, что солонина разъедает десны, у людей гниют рты и вываливаются зубы… Нет, ваше величество, отправить такую экспедицию – это все равно, что взять и выбросить в океан целые квинталы золота!

– Не знаю, прямо не знаю. – Король сдвинул корону на затылок и почесал лоб. Копченное мясо хорошо сохраняется. Может быть, вместо солонины взять копченное мясо?

– Ваше величество! – Дун Абрахам прижал руку к сердцу. – Поверьте хранителю вашего стола: копченное мясо вызывает сильную жажду, откуда же им взять столько воды?

Король еще немного подумал, а потом сказал:

– Ну, так, сеньоры, спасибо за ваши советы. Сеньор Кучильо, какую долю расходов вы намерены взять на себя?

Кучильо поднял на короля проницательный взгляд и тут же согнулся в почтительном поклоне.

– Мы с сеньором Падильо, – сказал он ровным голосом, – готовы взять на себя половину расходов.

– И пожелаете… э… половину прибыли?

– Нет, ваше величество. Половина прибыли по праву принадлежит вам. Мы согласны на две пятых.

Король подумал еще. Пошевелил пальцами, подсчитывая в уме.

– Хорошо, – сказал он, поднимаясь и принимая из рук первого министра золотой скипетр. – Я даю из казны одну треть на снаряжение. Этого будет достаточно, не так ли?

– О да, ваше величество.

– Остается, следовательно… э… одна шестая всех расходов. Ну, это нетрудно. Без сомнения, герцог Серредина-Буда захочет принять участие в расходах. И конечно, граф до Заборра, и многие другие мои дворяне.

Ничего не оставалось делать графу до Заборра, как учтиво поклониться. Ах, ошибся он, ошибся хитроумный царедворец: ведь скажи он, что сомнений никаких не вызывает снаряженье каравеллы в путь далекий океанский, – и тогда король не дал бы августейшего согласья на безумную затею, потому что своенравен и капризен Многомудрый. И тогда б остался дома Хайме, сын его, наследник, не унесся в даль тревоги – на просторы океана.

Радостное нетерпение снедало Хайме. Каждое утро он вскакивал на коня и несся по жарким пыльным улицам к дому корабельного зодчего, дуна Корунья до-Оро. Он помогал зодчему чертить и исчислять, сколько бревен, досок и канатов потребно для постройки каравеллы. Конечно, у дуна Корунья хватало помощников, сведущих в счете, письме и многотрудных корабельных делах, и Хайме более мешал, чем помогал. Он марал пальцы в чернилах, усердно складывал квадратные футы, кубические футы, фанеги и тонелады, умножал их на медные деньги и пересчитывал в золотые. Ему казалось, что, трудясь подобно наемному грамотею, он своими руками приближает заветную минуту, когда под музыку и пушечные залпы белокрылая каравелла отвалит от причала и уйдет в дальнее плавание, навстречу неизведанному.