Боб Шоу - Дворец вечности

Три наших флота сразу же вышли, но им нужно шесть дней, чтобы добраться сюда с границы. Так что, если сиккены уже здесь…

Фаррел внезапно сник, выглядел усталым, утратившим интерес к игре в отца и сына.

— Тогда мы должны выйти и посмотреть.

Тевернер налил кофе в чашку и поставил на стол.

— Мы не можем увидеть их. На звездных расстояниях можно видеть только с помощью тахионов, а если сиккены научились подавлять их или абсорбировать частицы, испускаемые нашими тахионными радарами…

Тевернер был потрясен не только словами Фаррела, но и тем, что скрывалось за ними.

— Мне ясно, — медленно сказал он, — что КОМсэк устал… и испуган.

— А что ты думаешь об этом, тигр?

Фаррел отхлебнул кофе и с отвращением отодвинул чашку.

Тевернер начал было отвечать, но почувствовал, что щеки запылали наследие Хэла каким-то вывертом биологической логики поставило его в невыгодное положение.

Попытка управлять волной крови, хлынувшей в лицо, вызвала толчок к увеличению жара. Тевернер выскочил из кухни, сопровождаемый смехом Фаррела, и побежал обратно в свою спальню к телефону. Номер телефона университета хранился в памяти Хэла, и Тевернер быстро набрал его, пока его щеки остывали. Наконец женщина из психоисторического отдела сообщила ему, что Бетия Гренобль будет в университете только после обеда, а сейчас она занимается в библиотеке. Тевернер позвонил туда, и когда наконец Бетия подошла к телефону, к Тевернеру вернулось нормальное состояние.

— Бетия Гренобль слушает, — сказала она холодно, чуть-чуть с досадой.

— Привет, Бетия, — Тевернер замялся, когда подумал, что этот взрослый голос принадлежит ребенку, в чьей спальне он был, как ему казалось, только вчера. — Хэлло, это Хэл.

— О, Хэл. — Досада слышалась яснее. — Что ты хочешь?

— Мне надо поговорить с тобой. Это очень важно.

Долгая пауза.

— Обязательно сегодня?

— Да.

— А насчет чего?

— По телефону не стоит. — Тевернер сдерживал свой высокий голос, чтобы он не перешел на визг. — Я хочу увидеться с тобой.

Бетия громко вздохнула.

— Ну, ладно, Хэл. Заезжай за мной в библиотеку около двух. Мне нужно вернуться в университет после ленча.

В машине поговорим. Идет?

— Отлично.

Телефон тут же дал отбой, прежде чем Тевернер успел сказать еще что-нибудь. Он спустился вниз. Фаррел, полусонный, развалился в кресле в гостиной. Рядом на столике стояла бутылка джина.

Тевернер кашлянул.

— Могу я взять машину после обеда?

— Зачем?

— Хотел бы взять на время.

— Черт с тобой, — небрежно ответил Фаррел. — Можешь разбить ее, если хочешь.

Глаза его тяжело смотрели то ли в прошлое, то ли в будущее, которого никогда не будет.

Тевернер осторожно спустился с холма. Даже при слабых возможностях своих новых глаз он увидел Мнемозину совсем другой. Восприятия его тела были в основном те же, что и раньше, но интерпретация их сигналов была чуть-чуть другой. Особенно это было заметно в некоторых красках — зеленый цвет травяной дорожки или льдисто-голубое отражение неба в окне, по-видимому, включались не имеющие никакого отношения эмоциональные реакции и образы памяти: Тевернер понял разницу между поэтом и механиком.

Когда машина подошла к Центру, он обратил внимание, как мало изменился за двадцать лет старый город, в то время как военная база расползлась во все стороны. Ее двойная ограда виднелась в нескольких местах на прибрежной дороге, по которой он раньше ездил в город. Анонимные здания за оградой сияли новизной, но вместе с тем казались какими-то убогими. Тевернер сообразил, что это опять-таки проявление его новых чувств.

Он подъехал к библиотеке ровно в два, как раз когда Бетия спускалась по лестнице, и остановил машину у обочины. Бетия выдала призрак улыбки, в которой Тевернер узнал Бетию-ребенка, и окликнула его:

— Хэл, ты приехал вовремя! Ты болен или еще что-нибудь?

Тевернер покачал головой. Он обнаружил, что унаследовать память Хэла вовсе не значит знать самого Хэла.

Там ничего не упоминалось, например, о непунктуальности Хэла, однако слова Бетии не оставляли сомнения, что она считала Хэла человеком ненадежным, не держащим слова. Пока он раздумывал, Бетия подошла к машине, открыла дверцу и сделала знак Тевернеру отодвинуться от руля. Тевернер растерянно взглянул на нее.

— Ну, двигайся, — нетерпеливо сказала она.

— Машину веду я, — сказал он и успокоился, что его слова звучат без всяких следов нервного срыва, к которому был склонен его новый голос.