Морье Дю - Паразиты

- Больше не будешь танцевать? - спросил Найэл. - Но что же тогда будет? Что будут делать зрители?

- Ничего не будет, - сказала она. - Видишь ли, Театр - забавная вещь. У публики память короткая.

Не выпуская Маминой руки, Найэл осторожно поворачивал в разные стороны кольцо с голубым камнем, и ему казалось, что тем самым он каким-то странным образом утешает и успокаивает ее.

- Это я, - сказала она. - Это вся моя жизнь. Ничего другого для меня не существует. Никогда не существовало.

- Я знаю, - сказал он. - Я понимаю.

Он знал, что она говорит о своих танцах, о своем искусстве и старается объяснить ему, что именно в нем причина и источник того, почему она так сильно отличается от других женщин, от других матерей. Именно поэтому в прошлом она так часто бывала холодной, сердитой, неласковой. Нет, никогда не была она холодной, сердитой, неласковой. Он вовсе не это имел в виду. Просто, когда он был маленьким, он слишком многого ожидал, слишком на многое надеялся, и надежды его никогда не сбывались. Теперь он повзрослел, теперь он понял.

- Женщина странно устроена, - сказала она. - Где-то глубоко в ней спрятано то, что невозможно объяснить. Врачи думают, что все знают, но они ошибаются. Это то, что дает жизнь - будь то танец, любовь или дети - как творческая сила в мужчине. Но у мужчин она остается навсегда. Ее нельзя уничтожить. У нас все иначе. Нас она посещает ненадолго, а потом уходит. Вспыхнет и умрет, и ничего с этим не поделаешь. Остается только смотреть, как она уходит. И, уходя, ничего после себя не оставляет. Совсем ничего.

Найэл по-прежнему крутил и поворачивал ее кольцо. Голубой камень сверкал и искрился на солнце. Найэл не знал, что сказать ей.

- Для большинства женщин это не имеет значения, - сказала Мама, - а для меня имеет.

Последние рыбачьи лодки вошли в гавань, и впервые за весь день на берег повеяло прохладным дыханьем легкого морского бриза. С приливом направление ветра переменилось. Бриз играл с Маминым шифоновым шарфом, развевая его над ее плечами. Ерошил волосы Найэла.

- Мужчины не понимают, - сказала она, - во всяком случае, такие, как Папа. Они ласковы, внимательны, укрывают вам ноги пледом, приносят разные мелочи, когда их попросят, но они озадачены и считают, что женщина капризничает. У них свое мужество, своя жизненная сила, и у них нет ответа.

- У Папы не очень много мужества, - сказал Найэл. - Когда он делает себе больно, то поднимает страшный шум. Если он хоть немножко порежется, то идет к Труде за пластырем.

- Это не то, - сказала она. - Я имела в виду другое мужество. - Она улыбнулась и погладила его по коленке.

- Я наговорила массу вздора, правда? - сказала она.

- Нет, - сказал Найэл. - Нет.

Он боялся, что она замолчит или скажет, что пора идти, что надо идти и найти остальных.

- Я люблю, когда ты со мной разговариваешь, - сказал он. - Очень люблю.

- Любишь? - сказала она. - Интересно, почему.

Она вновь смотрела поверх моря на острова.

- Сколько тебе лет? - спросила она. - Я всегда забываю.

- Скоро будет тринадцать, - сказал он.

- Ты был таким необычным ребенком, - сказала она. - Всегда сдержанный, не то что Мария и Селия. Мне всегда казалось, что ни я, ни все остальные тебя нисколько не интересуем.

Найэл не ответил. Он сорвал маргаритку и принялся вертеть ее в пальцах.

- Этим летом ты стал более внимательным и ласковым, - сказала она. Теперь тебя легче понять.

Найэл продолжал теребить маргаритку, обрывая лепесток за лепестком.

- Может быть, когда-нибудь ты напишешь для меня музыку, - сказала она. - Может быть, ты напишешь то, что я смогу превратить в танец. Мы будем работать вместе, и ты пойдешь со мной в театр и будешь дирижировать для меня вместо Салливана. Это было бы замечательно, разве нет? Ты хотел бы заниматься этим, когда станешь мужчиной?

Несколько секунд он смотрел на нее, затем отвернулся.

- Это единственное, чем я хочу заниматься, - сказал он.

Мама рассмеялась и снова погладила его по коленке.

- Пойдем, - сказала она. - Становится прохладно. Пора вернуться домой и выпить чаю.

Она встала. Она туже стянула шифоновый шарф на голове и на шее.

- Взгляни на эти гвоздики, - сказала она. - Как красиво они растут под выступом скалы. Давай соберем. Я поставлю их в вазочку рядом с кроватью.

Она наклонилась и стала собирать гвоздики.

- Посмотри, вон еще, - сказала она, - там повыше, слева. Ты можешь достать их для меня?

Он вскарабкался вверх по скале и, одной рукой вцепившись в траву, другой потянулся за гвоздиками. Было довольно скользко, но сандалии удерживали его. Он уже сорвал шесть гвоздик, когда это случилось.