Морье Дю - Паразиты

- Он очень настаивает. Он принес пьесу и хочет, чтобы вы ее прочли. Говорит, что вы были знакомы с его отцом.

- Это старо. Скажите ему, что я слышала такое не раз.

- Он днем прилетел из Парижа. Говорит, что его пьеса скоро пойдет в Париже. Он сам сделал перевод и хочет, чтобы ее лондонская премьера состоялась одновременно с парижской.

- Не сомневаюсь, что он этого хочет. Но почему он выбрал меня?

- Потому, что вы были знакомы с его отцом.

О, Господи! Впрочем, почему бы не подыграть?

- Как он выглядит?

- Довольно мил. Блондин. Загорелый.

- Задерните занавеси. Я буду разговаривать из-за них. Скажите ему, что он может зайти только на две минуты.

Безрадостная перспектива - провести остаток жизни за чтением пьес каких-то безвестных французов.

- Здравствуйте. Кто ваш отец?

- Здравствуйте, мисс Делейни. Мой отец просил меня засвидетельствовать вам его почтение. Его зовут Мищель Лафорж, и он был знаком с вами много лет тому назад в Бретани.

Мишель... Бретань... Какое странное совпадение. Разве не вспоминала я Бретань в воскресенье днем в Фартингз.

- О, да, конечно. Я очень хорошо помню вашего отца. Как он поживает?

- Все такой же, мисс Делейни. Совсем не постарел.

Должно быть, ему за пятьдесят. Интересно, он не бросил привычку лежать на скалах, разыскивать морских звезд и соблазнять молоденьких девушек?

- Ну и что за пьесу вы хотите мне показать?

- Пьеса из восемнадцатого века, мисс Делейни. Прелестная музыка, очаровательный антураж, и лишь вы одна можете сыграть роль герцогини.

- Герцогини? Я должна быть герцогиней, да?

- Да, мисс Делейни. Очень красивой и очень порочной герцогиней.

Ну, положим, герцогиней я всегда могу стать. Хотя еще не приходилось. А быть порочной герцогиней куда более соблазнительно, чем герцогиней добродетельной.

- Что же делает ваша герцогиня?

- У ее ног пятеро мужчин.

- Только пятеро?

- Если пожелаете, я могу добавить шестого.

Где другой халат, голубой? Кто-то еще стучит в дверь. На мою уборную смотрят как на общественный бар.

- Кто там?

Голос привратника служебного входа:

- Вам телеграмма, мисс Делейни.

- Хорошо. Положите на стол.

Люсьен испортил мне волосы. Откуда этот завиток над правым ухом? Всегда все надо делать самой. Раздернем занавеси.

- Еще раз здравствуйте, мистер Лафорж.

А не дурен, совсем не дурен. Красивее отца, насколько я его помню. Но очень молод. Совсем цыпленок.

- Так вы хотите, чтобы я была герцогиней?

- А вы бы хотели быть герцогиней?

Да, я бы хотела. Я бы не возражала. Я буду и королевой Шюбой, и девчонкой из борделя, если пьеса интересна и забавляет меня.

- Вы где-нибудь ужинаете, мистер Лафорж?

- Нет.

- В таком случае, возвращайтесь после спектакля. Вы отвезете меня поужинать, и мы поговорим о вашей пьесе. А теперь бегите.

Он ушел. Он исчез. Затылок у него действительно очень мил. В громкоговорителе прозвучал голос ведущего режиссера.

- Четверть часа, прошу приготовиться.

Костюмерша показала на лежащую на столе телеграмму.

- Вы не прочли телеграмму, мисс Делейни.

- Я никогда не читаю телеграммы перед спектаклем. Разве вам это до сих пор не известно? Папа никогда не читал. Не читаю и я. Это сулит беду.

Мария остановилась перед зеркалом и застегнула кушак.

- Вы помните песню Мельника из Ди - спросила она.

- Что это за песня? - поинтересовалась костюмерша.

Мне дела нет ни до кого. Нет, нет, не мне

И до меня ведь никому нет дела.

Костюмерша улыбнулась.

- Вы сегодня в отличной форме, не так ли? - сказала она.

- Я всегда в отличной форме, - ответила Мария. - Каждый вечер.

Приглушенный шум зала, говор зрителей, щелчки и потрескивания громкоговорителя на стене...

Глава 25

Покинув столовую в Фартингз, Найэл поднялся в свою комнату, бросил в чемодан оставшиеся вещи, снова спустился вниз, вышел из дома и, свернув на подъездную аллею, направился к гаражу. У него хватало бензина, чтобы доехать до берега. Со стратегической точки зрения одно из несомненных достоинств Фартингз заключалось в том, что он располагался между Лондоном и тем местом, где Найэл держал свою ветхую лодку.

Но сейчас такое местоположение было более чем достоинством. Оно означало спасение души. Найэл всегда водил машину весьма посредственно, а сегодня стал водить еще хуже - его рассеянность прогрессировала. Он не замечал дорожные знаки и указатели "Левый поворот" или "Одностороннее движение". Он ехал не на тот свет, но не специально, а потому, что на какое-то мгновение путал зеленый и красный цвета; или наоборот - пропускал смену огней светофора, и только яростные гудки скопившихся за ним машин пробуждали его от забытья к поспешным и часто роковым по возможным последствиям, действиям. Марии, Селии и всем, знавшим Найэла, казалось чудом, что его до сих пор ни разу не оштрафовали и не лишили водительских прав.