Карел Чапек - Как я был великаном (сборник рассказов)

— Что же вы с ним будете делать? — спросил дядю учитель естествознания Пешек — длинный, сухопарый, весь в черном, словно погребальный факел.

— На вашем месте, — сказал хитрый пан Либек, — я сбыл бы его в какой-нибудь музей или продал первому встречному. Избавьтесь от него, пока не поздно!

— Да я… да я ведь еще и не знаю, что это такое!

— Ладно, ладно, продадим, — вставил я, желая подольститься к дядюшке. — Продадим, только сначала оценить надо! Одна оболочка чего стоит — металл-то небось редкий… А о ядре я и не говорю, мало ли что в нем?

— Да ничего в нем такого нет, обыкновенный метеорит, возразил мудрый староста. — Как чистят по ночам небо, так завсегда они падают, эти маленькие острые звезды-недоделки, а на небе остаются только большие, солидные звезды. Просто приборка такая небесная…

— А если это окаменевший дирижабль? — робко вмешался местный поэт Гашковец.

В ответ многие засмеялись. Гашковец покраснел и умолк.

Только фотограф Рачек вступился за него:

— А почему бы и нет? Вдруг из него выведутся жители той звезды, которых послали на нашу Землю? Вы только подождите вот где-нибудь оно откроется, и будем мы с вами пялить глаза, как курица на самолет!

Пан Либек вновь попробовал подкатиться к дядюшке.

— Не знаю, сосед, какая вам будет польза от того, что из этого яйца вылупится, но лично я начинаю опасаться за свое имущество — очень уж оно близко от этого драконьего семени!

— Пан Либек! — вспыхнул я. — Хоть бы из него вылупился сам Вельзевул, смею вас заверить, он не тронет ни стебелька на ваших лугах! Мне кажется, — обернулся я к дяде, — что яйцо это представляет ценность, далеко превосходящую наш государственный долг!

Тем временем фотограф Рачек взобрался на высокую стремянку в надежде сделать один снимок сверху. И вдруг он дико заорал:

— Люди! Люди! Боже всемогущий, на яйце что-то написано!

И в самом деле! Какие-то клиновидные углубления, которые мы поначалу приняли за изъян в оболочке, составились, если глядеть на них с некоторого расстояния, в определенный порядок.

— Ну, господа! — воскликнул счастливый дядя. — Это разом меняет положение! Перед нами — послание из Вселенной!

Надпись расшифрована! — Яйцо лопнет само… — Ксаверий Марготт, кунктатор. — До чего вкусно…

Надпись на таинственном яйце, воспроизведенная во всех газетах мира (пан Рачек, разумеется, весьма и весьма не оплошал!), естественно, вызвала страшное волнение среди астрономов и астрологов, астрофилов и астрографов, но, увы, ни одному ученому не удалось ее расшифровать.

А как это было необходимо! Мир лопался от любопытства.

Я посоветовал дядюшке просверлить яйцо — только так узнаешь, пустое оно или полное и вообще что в нем такое. В газетах тут же появилось тенденциозное сообщение, будто помещик Жулиан намеревается изуродовать яйцо. Эта заметка вызвала яростные споры в ученом мире.

И вдруг бомбой разорвалась весть, что надпись почти удалось расшифровать! Престарелый академик Ксаверий Марготт потряс академию следующим толкованием клинописи:

«…приветствие от скитальцев Вселенной… которые исследовали зародыши… доказательство жизни… Много света… когда родится… назовите его… научит вас… терпеливы… Солнце…»

Однако слава академика Марготта не продержалась и суток. Почти одновременно с опубликованием его телеграммы в «Прогулках но Вселенной» появилось иное толкование загадочного текста — на сей раз сделанное доктором астрологии Кайафой Матейаской:

«…много солнца и счастья вашей карусели… нам смешно… малый сосуд (посудину) с напитком познания (спасения)… на здоровье… по следам тайны… звезд…»

Как легко заметить, оба толкования принципиально противоречили друг другу. Трудно сказать, какое из них было правильным, но результат не замедлил сказаться: ученые тут же разделились на два лагеря. Одни, рьяно отстаивая перевод Ксаверия Марготта, исполнились решимости выжидать, когда подойдут сроки и яйцо лопнет само собой, раскрыв миру потрясающую тайну, — выжидать, сколько бы времени ни понадобилось!

Лагерь этот был явно консервативным. Его приверженцы прежде всего потребовали изъять астральное яйцо из собственности дяди, а потом стали склоняться к мысли и вовсе национализировать его. Пусть, мол, государство охраняет и оберегает его до тех пор, пока из него не выведется тот таинственный обитатель кометы, который призван чему-то там научить землян…

Другие ученые уверовали в толкование Кайафы Матейаски. Овальный метеорит рассматривался ими не как яйцо, а как некий сосуд с волшебным напитком «спасения», который-де позволит человечеству постичь все тайны жизни, времени и бесконечности. Один лагерь — лагерь нетерпеливых — яростно ополчился на другой. Ксаверий Марготт получил прозвище кунктатора. Его противники настаивали на немедленном создании комиссии, которая занялась бы изучением поверхности и содержимого метеорита и безотлагательно начала бы сверлить его оболочку, чтобы подвергнуть анализу жидкость, извлечь из нее какую-то экономическую выгоду и приступить к спасению человечества.