Карел Чапек - Как я был великаном (сборник рассказов)

— Верно, — согласился Глац. — Затем радистка Ирма Дари. Недавно ей исполнилось двадцать девять лет. Ну, что сказать о ней? Интересная блондинка. Надежный работник… Перейдем к научным сотрудникам. У нас прямо филиал Академии наук, Глац слегка улыбнулся. — Врача Рею Сантос вы уже знаете. Она печется о нашем здоровье. Относится к этому серьезно и столь неукоснительно, что это иногда даже действует на нервы. Кроме того. Рея сотрудничает с биологом Кристианом Маккентом. Маккенту около сорока. Они занимаются гидропоникой, ставят опыты на крысах, морских свинках и так далее. Я в этом не очень-то разбираюсь, ведь по профессии я авиаконструктор.

— Итак, шестеро. Остаются еще двое.

— Один из них — астроном Феликс Ланге. Ему под пятьдесят, но на вид он гораздо моложе. Добрый человек, каждому греху найдет оправдание, не любит из мухи делать слона. Его невозможно вывести из себя. Лишь в том, что касается его науки, он немного… — Глац на минуту запнулся, — недотрога. Ланге придерживается довольно своеобразных взглядов, и его теория — табу для всех. Никто не имеет права ее касаться. Ну, а так как за завтраком не очень-то принято говорить о турбулентности звездной материи, то с ним все ладят.

— Кто же у нас остается?

— Океде Юрамото, пятидесяти шести лет от роду. Он старше всех, даже странно, что медицинская комиссия его пропустила. Известный селенолог, это вы знаете. Его родина — Полинезия. Это заметно и по его внешнему виду, и по акценту.

— Ну, а что вы можете сказать о Шмидте? Кстати, нет ли у вас его фотографии?

— Что-нибудь найдем, — Глац вынул пачку цветных фотографий. — Здесь масса снимков — Маккент без аппарата шагу не сделает.

Майор Родин внимательно всмотрелся в снимок.

— Красивый мужчина. Он знал об этом?

— Да, — командир искоса взглянул на фотографию, — что касается женщин, Шмидт не отличался особой скромностью. Я бы даже сказал, что он был весьма легкомысленным.

— И к тому же пользовался успехом.

— Вот именно! Тут-то мы и подошли к тому, что меня крайне удивляет. И в работе, и в личной жизни Шмидту очень везло. Уж если бы мне пришлось составлять список потенциальных самоубийц, поверьте, Шмидт был бы последним, о ком я подумал бы. И тем не менее он покончил с собой. Как странно. Именно Шмидт. Шмидт, — повторил Глац.

— Скажите, Глац, члены экипажа были знакомы друг с другом на Земле?

— Насколько я знаю, в основном нет.

— Вы не могли бы рассказать подробнее, как все это произошло?

— Не так уж долго придется рассказывать. Ничего, собственно, не произошло. Обычный день. Ничто не предвещало трагедии. Утром, как заведено, все разошлись по своим местам.

— Вы говорите, утром…

— Да, в девять утра. Мы с Нейманом остались здесь. Диктовали Ирме Дари радиограмму. Такие сообщения, подводящие итог за неделю, мы посылаем на Землю каждую субботу. Обычно на это уходит все дообеденное время. Но на этот раз мы закончили раньше — в 10.49.

— Время вы назвали наугад?

— Нет, абсолютно точно. Дело в том, что в конце радиограммы отмечается час и минута окончания диктовки.

— Что было дальше?

— Ирма Дари вернулась к себе в радиоузел, а Нейман, одетый в скафандр, направился к ракетоплану. После обеда ему предстояло произвести аэрофотосъемку Альп.

— Вы хотите сказать — Лунных Альп?

Глац с усмешкой взглянул на следователя.

— Разумеется, Лунных… Я вышел в коридор, увидел идущего навстречу Ланге — он направлялся к выходу. Следом появился Мельхиад и начал мне что-то толковать насчет коаксиального кабеля. Мы поговорили минуту-две, издали поздоровались с врачом и разошлись. Инженер вернулся к себе, в механическую мастерскую, а я хотел прибрать на столе. И только начал перебирать бумаги, как зазвучал сигнал тревоги. Остальное вы знаете.

— Да, но если вам нетрудно…

— Пожалуйста. Я взглянул на схему местности, — Глац показал на карту, — в случае тревоги световая стрелка на этой схеме покажет направление, откуда раздался зов о помощи, — и выбежал из комнаты. Меня догнал Мельхиад. У выхода мы натянули скафандры, прошли через шлюзовую камеру и вышли наружу. У входа в базу мы оказались в 11.01, ровно через две минуты после того, как был подан сигнал тревоги. Он прозвучал в 10.59, как об этом свидетельствует лента контрольного устройства.

— Сколько же времени вам понадобилось, чтобы добраться до радиотелескопа?

— Не знаю, по-моему, около двенадцати минут. Там довольно крутой подъем и много поворотов. Когда мы добежали. Шмидт был мертв. Помощь уже не понадобилась. В первый момент мы решили, что это несчастный случай — кому могла прийти мысль о самоубийстве! Но потом, по зрелом размышлении, вынуждены были признать одно — о несчастном случае не может быть и речи. Шмидт застрелился умышленно…