С. Сомтоу: Внеземная ересь

Мы вошли в лес. Гийом шагал быстро, очевидно, зная здесь каждое дерево. Только через час мы достигли поляны. И когда стояли там, я, слушая вой ветра и обозревая при свете яркой луны сожженные деревья с обуглившимися ветками, видел на каждом клеймо дьявольских деяний.

Прежде всего, поляна оказалась идеально круглой. Ни один случайно упавший предмет, и даже рука человека не могли бы добиться такого. Растаявший было снег снова замерз скользким щитом, в самом центре которого торчал странный металлический предмет. То есть, скорее всего, металлический, вот только оттенок у него был пурпурно-фиолетовый. Стало быть, то не сталь и не бронза.

Гийом вдруг взял меня за руку.

— Пойдемте, отец мой. Я покажу вам космический корабль. Там нет никого живого: просто груда искореженного металла.

— Космический корабль? — переспросил рыцарь Йохан.

— Это ОН так сказал, — пояснил Гийом и дернул меня за руку. Я последовал за дерзким мальчишкой. Он был храбр, поскольку ничего не ведал о темных силах, а я не мог выказать страха в его присутствии. Предмет был почти полностью скрыт подо льдом: мы видели только его верхушку. Непонятная штука состояла из тонких игл, завитков и кудряшек металла, прозрачной паутины, которую не мог бы соткать ни один смертный. При виде всего этого у меня упало сердце, ибо я понял: тот, кого заперли в подвале — не заблудившийся деревенский дурачок. Я стал горячо молиться Пресвятой Деве, но перед глазами неожиданно возник образ Алисы — Алисы с распущенными, развевающимися на весеннем ветру волосами, Алисы пышногрудой… и я задрожал, поняв, что темные силы должны были послать мне это видение, чтобы отвратить мысли мои от всего, что безгрешно и свято. Я знал, что сегодня мне предстоит долгое общение с кнутом, а наутро моя рубашка покроется пятнами крови.

Теперь мне, в отличие от мальчика, было по-настоящему страшно. Эти дьявольские обломки были для него чем-то вроде новой игрушки, а демон — всего лишь разновидностью домашнего любимца. Вот что это такое — вырасти в тени Тиффажа, мира, где зло, повешенное и сожженное на костре, все еще не желало разжать свои когти!

Гийом наклонился, с вполне естественным любопытством глянул на металл, попытался вырвать изо льда какой-то предмет, но тот не поддался.

Я посмотрел на мальчика… потом мимо, на голые деревья, за которыми встречались две реки, туда, где стоял замок. Яркая луна играла на блестящем льду. Ветер свистел в безлистных ветках. Замок казался черной бесформенной массой; одна башня уже рухнула. Зло способно разъесть даже камень, разъесть изнутри.

— Идем назад, — коротко бросил я. Оруженосец с факелом немедленно повернулся. Он тоже что-то почувствовал. Брат Пьер записывал все, что увидел, и даже нарисовал дьявольское устройство на кусочке пергамента.

— Пойдемте, отец мой, — позвал Гийом. — Я отведу вас к нему.

По пути в деревню мальчик от всей души затянул военную песню «Вооруженный солдат». Все мы боялись темноты и потому подхватили припев. Хор получился хоть куда. Однако как только мы вошли в деревню, наш пыл иссяк, и пение само собой смолкло. Но брат Паоло успел шепнуть мне:

— У мальчика чудесный голос, хотя его вряд ли чему-то учили. Из него, пожалуй, кое-что получится. Приведу его к утренней мессе: он рассеет мрак и поможет поднять настроение здешних жителей.

Пока остальные мирно спали или только ложились в постели, Гийом повел меня в подвал. Наш вечно хмурый шевалье как всегда пошел следом, на всякий случай сжимая рукоять меча. Братья Пьер и Паоло присоединились к палачу, уже отправившемуся на ночлег в комнату на шестерых. Мне предстояло спать одному.

Парнишка открыл дверь, зажег несколько свечей и показал мне, что за создание прибыло в Тиффаж в огненном клубке.

С ног до головы покрыт грязью, как и описывали жители деревни. Полностью обнажен: состояние, дозволенное человеку только до совершения первородного греха. Ноги прикованы к стене цепями. Скорчившееся тело. Возможно, это помещение служило чем-то вроде темницы для жертв Жиля де Ре, ибо цепи эти были тонкими, какие обычно использовались для наказания или усмирения детей.

Гийом зажег еще пару свечей, и теперь я мог ясно видеть лицо твари. Глаза оказались большими, круглыми, печальными и странно прекрасными.

— Лен… клад, — произнес он мелодичным тихим голоском, от которого дрожь прошла по телу.

— Ты называл ему мое имя? — спросил я Гийома.

— Нет, отец мой. Он сам все знает. Похоже, видит людей насквозь.