П Шуйлер-Миллер - Пески веков (сборник)

Опять вопрос, минута беспамятства, и следующий разговор, который немного приблизит конец кошмара. Он лихорадочно пытался припомнить следующую фразу. Ее содержание ускользало от него. «Но я же не мог ее забыть», — напрасно убеждал он себя.

Оставалось вечное молчание и ожидание чего-то, что никогда не наступит.

Дверь медленно отворилась. В комнату вошел кто-то в белом халате.

Человек беспокойно пошевелился.

— Вы уже не спите, профессор? — сказал врач. — А мы-то ничего не знаем. Мозг, под опекой которого вы находитесь, нас не уведомил. Видно, опять испортился. Совестно давать в больницы такие старые, разрегулированные машины. Я принес вам кое-что почитать. Глупейшая история, но это вас немного рассеет. О человеке, который попал под действие машины, искривляющей время, и ведет с ней бесконечные разговоры на одну и ту же тему.

Врач положил на одеяло небольшую коричневую книжку. На светлом фоне обложки четко выделялись черные буквы:

А. Марковский, А. Вечорек

CONSECUTIO TEMPORUM

Был такой человек, который переиначивал историю. Он низвергал империи и искоренял династии. Из-за него Маунт-Вернон [6] Местечко близ Вашингтона (ныне город), где жил и умер Джордж Вашингтон. чуть не перестал быть национальной святыней, а город Колумб штата Огайо едва не стали называть городом Кэбот того же штата. Из-за него французы чуть не прокляли имя Марии Кюри, а мусульмане едва не перестали клясться бородой пророка. Но, как вы, наверное, знаете, все эти события в действительности не произошли. Дело в том, что этот человек был чокнутым профессором. Если он в чем и преуспел, то лишь в том, чтобы изменить историю для одного себя.

Ну, что такое пресловутый «чокнутый профессор», всякий искушенный читатель, несомненно, достаточно хорошо знает. Это такой недомерок с чрезвычайно развитым лбом, которой в своей лаборатории создает всяких чудищ. Эти чудища потом обязательно набрасываются на своего создателя, а также покушаются на честь его нежно любимой дочери.

Ни о чем подобном в данной истории не говорится. В ней речь пойдет о доподлинно чокнутом профессоре по имени Генри Хассель, который принадлежал к тому же сорту знаменитых людей, что и Людвиг Больцман (смотри «Идеального газа закон», Жак Шарль, а также Андре Мария Ампер (1775—1836).

Про Ампера каждому положено знать, что в его честь назван ампер. Людвиг Больцман — знаменитый австрийский физик, который прославился исследованием изучения черного тела не меньше, чем знакомого вам идеального газа. Его фамилию можно найти в Британской энциклопедии — том третий, от «БАЛТ» до «БРАЙ». Что же касается Жака Александра Цезаря Шарля, то это был первый в мире математик, который заинтересовался полетами в воздухе и придумал наполнять воздушный шар водородом. Так что все это были доподлинно существовавшие люди.

Кроме того, все это были люди не от мира сего. К примеру, Ампер однажды направлялся на какое-то важное ученое собрание. Вдруг в кабриолете Ампера осеняет блестящая идея (что-то из области электричества, я полагаю), он выхватывает карандаш и — раз-два! — пишет уравнение прямо на стенке двухколесного экипажа. Грубо говоря, это было что-то вроде: dh = Ip dl/f^2 где p обозначало расстояние по перпендикуляру до элемента dl, иными словами: dh = i sin ф* dl/r^2.

Это еще иногда называют законом Лапласа, хотя Лапласа тогда не было в Париже.

Как бы там ни было, кабриолет подъехал к Академии наук. Ампер выскочил, расплатился и бросился со всех ног на заседание, чтобы всем сообщить о своей блестящей идее. И тут только он сообразил, что никаких записей у него нет, вспомнил, где он их оставил, и ему пришлось гоняться по всему Парижу за кабриолетом, чтобы поймать сбежавшее уравнение. Я почему-то уверен, что вот как-нибудь также Ферма потерял доказательство своей «Великой теоремы» [7] Великая теорема — математическое утверждение из теории алгебраических чисел, сформулированное без доказательства французским математиком П. Ферма (XVII в.) , хотя, разумеется, ферма тоже не был на том заседании Академии, потому что умер лет за двести до этого.

Или возьмите, к примеру, Больцмана. Когда он излагал расширенную теорию своего идеального газа, то всегда приправлял ее невероятно сложными вычислениями, которые быстро и небрежно проделывал в голове. Такая уж у него была голова. Его студенты, понятно, только тем и были заняты, что пытались воспринять на слух всю эту математику. На сами лекции у них уже времени не оставалось. Тогда они просили Больцмана, чтобы он свои формулы писал на доске.