Геннадий Прашкевич - Божественная комедия

ПЕРЕЗАГРУЗИТЬ

«…Адриано.

А может, его и не было.

В Париже, бедствуя, написала роман.

Название простое. « Маша и нетопырь: история любви ».

Французские критики шумно хвалили мадам Катрин за стиль, за беспощадное отношение к главному герою. Праздничные распродажи, интервью.

«Был ли у вашего героя прототип? Рыжие волосы, оттопыренные уши. Вы писали про художника Родецкого?»

«Нет, – улыбалась мадам Катрин. – Я писала своего героя с одного молодого человека».

«Оттопыренные уши? Рыжие волосы?» – не верили газетчики.

«Зато он был прекрасен в постели. Даже на оттопыренных ушах габаритные огни не ставят».

«Вы отдались ему еще в России, или это был ваш подарок Франции?»

«Конечно, в России. Я пишу о России. В России в женскую общагу парней не пускали, я провела своего молодого человека через окно на первом этаже. Ночью он ушел в туалет. В таких ситуациях это простительно, правда? Он ушел только в трусах, он думал, что ночью в общаге пусто. Но в туалете ему пришлось затаиться. На девчонок как напало. Они сновали туда и сюда. Я думала, мой молодой человек больше никогда не вернется. Ну сами знаете это сладкое любовное ожидание…»

«Он попал в руки охраны?»

«Хуже! Он забыл мою дверь».

«И попал в чужую комнату?»

«О нет! Провидение было на нашей стороне, – улыбнулась мадам Катрин. – Вырвавшись из туалета, он нажимал на все двери подряд. Осторожно. Одним пальчиком. Как на клавиши огромного рояля».

«И как долго он разыгрывал эту пьеску?»

«Не знаю точно. Но я вся извелась».

«Он походил на Родецкого?»

«Ноу коммент».

«Вы любили его?»

«Ноу коммент».

«Почему он оказался в вашей постели?»

«В те дни я была одна, а у него были деньги».

Продажи романа оказались исключительно высокими.

Денежки летели в карман мадам Катрин, как в магнитную ловушку.

Однажды в поэтическом салоне «Одеон» она встретила поэта-авангардиста Жана Севье. Он был кудрявый, носил клетчатые футболки, любил (обожал) коньяк, а на площади Этуаль держал ресторанчик. Кормили там вкусно, пять тысяч мух просто так не прилетят. И там подавали элитный алкоголь по ценам дьюти-фри. «Жан, – пожаловалась мадам Катрин. – Я заработала почти семь миллионов франков. Что мне делать с такими деньгами?» – «Немедленно их потратить! Париж не советская коммуна, из которой вы так ловко сбежали». – «Я не сбежала, меня увез муж». – «Этот макаронник? Ты называешь его мужем?» – счастливо рассмеялся поэт-авангардист. – «Я называю его бывшим мужем, но он же существовал». – «Забудь! И никогда не оставайтесь наедине с такими большими деньгами».

Время шло, жизнь менялась.

Но в дамской сумочке мадам Катрин хранилась пожелтевшая вырезка.

Желтый нежный смычок, сладко перетекающий в коричневую дрожь струн.

У мадам Катрин перехватывало дыхание. В какой-то книжке она наткнулась на слова Пабло Пикассо. « Этот русский не был моим другом. С ним было опасно дружить. Он не мог жить без драк. У мадам Виолетты Деруа, я спросил, как сложится судьба неистового Снукера, умрет ли он естественной смертью? Мадам Виолетта покачала головой. Твой Снукер – нетопырь, он сволочь, сказала она. Он достоин самой неестественной смерти ». Значит, слухи о Мертвой Голове…»

ФАЙЛ ОБОРВАН

Даже не говори.

Но ты веришь чувствам.

Нет. Никогда. Я русская. Мы сперва сами провоцируем убийство, а потом требуем покаяния. Белый квадрат. Подозреваю, что это может выглядеть лучше оригинала, но никогда в это не поверю. Так говорил и физик, которого я встречала в Москве. Все говорили, что этот физик очень секретный. Это тоже очень по-русски, правда, Жан?

Ты переспала с ним.

Нет. Он же секретный.

О ла-ла! Это тебя возбуждает?

Не знаю. Но не хочу в Россию. Детство я провела в деревянном бараке. Прямо во двор заходил лес, а огород обрывался в грязное озерце. По воде расплывались радужные разводы. Но я уже тогда знала, что буду жить на Лазурном берегу. В холодную зиму я выскакивала из барака только в ночной рубашке и в телогрейке на заснеженный двор, чтобы пописать, не входя в уборную, так мне было страшно. Звезды в небе и эта ужасная мерзлая тишина. Море, снившееся мне в чудесных снах, никак тогда не называлось. Но я узнала его, когда впервые прилетела на Крит с третьим мужем. Все мои мужья были уроды, Жан.

Хочу быть твоим уродом.

Не получится. Ты поэт. А я люблю, чтобы мои мужья упоминались в ежедневных биржевых бюллетенях. Но все они, правда, были уродами. Они не понимали вечных женских глобальных катастроф. Сломанный каблук, забытая в отеле перчатка. Им это казалось ерундой. Просыпаясь рядом с ними, я боялась дышать. Даже захотев, я редко их будила, потому что они целовались, как обезьяны. Они целовались так, будто жевали мои губы.