Джон Уиндем - Дальний полет

Лендис пристально взглянул на нее и ответил:

– Боюсь, я неточно выразился. Чокки совсем не похож на Пифа. Я хотел бы думать, как вы - да меня и учили этому. Я рад бы счесть это выдумкой. Ребячья выдумка, вроде Пифа, вышла из-под власти Мэтью - и все. Но я не могу спорить с очевидностью. Я не фанатик и не стану искажать факты в угоду университетским догмам. Чокки объективно существует - сам не пойму, что это значит. Он не внутри, а снаружи. Однако и я не так прост, чтоб вновь поднять на щит старую идею одержимости.

Он помолчал, покачал головой и продолжил:

– Нет. Разгадка не в этом. "Одержимость" означала "владычество", "власть"… А здесь скорей сотрудничество.

– Господи, о чем это вы? - спросила Мэри.

Голос ее был резок, и я понял, что она потеряла последнее доверие к Лендису. Сам он, кажется, этого не заметил и отвечал ей спокойно:

– Помните, когда Мэтью болел, он просил Чокки замолчать и прогнал его с вашей помощью. Кажется, Чокки исчез и после истории с машиной. Мэтью прогнал Чокки. Чокки не властвует над ним. Я его об этом спрашивал. Он сказал, что вначале Чокки говорил с ним, когда хотел - и в классе, и за обедом, и за письменным столом, и даже ночью, во сне. Мэтью не нравилось, что ему мешают, когда он работает в одиночку или на людях - на него тогда странно поглядывают, потому что он не может слушать сразу и Чокки, и других. А еще больше он не любит, чтоб его будили ночью. И вот он мне рассказал, что просто отказывался отвечать, если Чокки являлся не вовремя. Приспособиться было нелегко, у Чокки время другое. Мэтью пришлось завести у вас на кухне хронометр и продемонстрировать ему, что же такое час. Тогда они составили расписание, и Чокки стал приходить в удобное время - удобное для Мэтью, а не для него. И заметьте, как все это разумно. Никаких фантазий. Просто мальчик велит приятелю приходить в такое-то время, и приятель соглашается.

На Мэри все это не произвело никакого впечатления. Я даже не знаю, слушала она или нет.

– Не понимаю, - нетерпеливо сказала она. - Когда это началось, мы с Дэвидом думали, что вмешиваться глупо. Мы решили, что это ненадолго, - и ошиблись. Мне стало не по себе. Не надо быть психологом, чтобы знать, к чему приводит смешение выдумки и яви. Я думала, вы осторожно поможете Мэтью освободиться от этой блажи. А вы, кажется, укрепляли ее весь день и сами в нее поверили. Я не могу согласиться, что это полезно ему или кому бы то ни было.

Лендис взглянул на нее так, словно с языка у него была готова сорваться резкость, но сдержался.

– Прежде всего, - сказал он, - надо все понять. А для этого необходимо завоевать доверие.

– Тут спорить не о чем, - сказала Мэри. - Я прекрасно понимаю, что с Мэтью вы должны были верить в Чокки - мы и сами так делали. А вот почему вы верите без Мэтью, я не пойму.

Лендис терпеливо ответил:

– Прошу вас, миссис Гор, вспомните, что он спрашивал. Вопросы ведь странные, верно? Умные, странные и совсем не в его духе.

– Конечно, - сердито сказала она. - Но мальчики много читают. Начитаются - и спрашивают Мы беспокоимся потому, что вся его естественная пытливость преобразуется в фантазии, связанные с Чокки. Это какое-то наваждение, неужели вы не видите? Я хочу знать одно: как это лучше всего пресечь?

Лендис снова пустился в объяснения, но Мэри уперлась и не принимала ни одного из его доводов. Я очень жалел, что он употребил это несчастное слово - "одержимость". Такой ошибки я не ждал от психиатра, а поправить ее теперь было уже нельзя. Мне оставалось сидеть и смотреть, как укрепляется их враждебное отношение друг к другу. Всем стало легче, когда Лендис уехал.

Положение казалось мне сложным. Я понимал ход мыслей Лендиса, хотя и представить себе не мог, куда он его заведет; понимал я и Мэри. Что ни говори, а Лендис допустил грубую профессиональную ошибку. На мой взгляд, ему бы лучше не касаться старых верований. Мы все честно считаем, что переросли суеверные страхи, но они притаились в нас, и порою их очень легко разбудить неосторожным словом. Теперь Мэри тревожилась еще больше - вот к' чему привел визит психиатра. К тому же ее рассердил его аналитический, неторопливый подход к делу. К Лендису она обратилась за советом, а вместо совета выслушала рассуждение об интересном случае, особенно неутешительное потому, что врач сам признал себя побежденным. В конце концов она пришла к заключению, что Лендис чуть ли не шарлатан, а это очень плохо для начала.

Когда на следующий вечер я пришел с работы домой, у нее был какой-то отсутствующий вид. Когда мы убрали со стола и отправили детей наверх, я уже понял: Мэри что-то собирается сказать мне и не знает, как я это приму. Она села немножко прямей обычного и не без вызова обратилась скорее к камину, чем ко мне: