Пирс Энтони - Власть пришельцев

— Да, женщины говорят, что с глаз долой — из сердца вон. Но только потому, что сами развратны по сути. Во всем мире люди редко бывают счастливы.

Битул кивнул.

— Раз в четыре года цветут цветы, рожденные морем, и атмосфера наполняется их ароматом. Мы решили пожениться в разгар Цветения, но приказ пришел раньше. Война выше любви.

— Думаю, я старше вас, — сказал Генри. — У меня было время жениться, но жена не могла летать со мной. Однажды я отсутствовал целый год, а когда вернулся, все было кончено. Мой сын жил у ее матери. Думал, что мне удастся жениться снова и заняться его воспитанием, но началась война.

— Она все еще ждет меня. Мы вступаем в брак на всю жизнь.

— Пожалуй, мы сможем извлечь для себя некоторую пользу из нашего положения. Я не женат, а у вас, по крайней мере, есть надежный человек.

— Возможно, — Битул сделал рукой движение, словно ему мешали два пальца. — Капитан, дело обстоит так, что один из нас может не вернуться на свою планету. А может быть — оба. Должен ли межпланетный антагонизм, если война все-таки начнется, отразиться на судьбах отдельных личностей?

— Я не хотел бы этого.

— Если победит Земля… Ее имя Домина, район Смеющейся Устрицы, Западный континент. Скажите ей, что Битул умер с честью.

Генри кивнул. Выполнение столь рискованной миссии не противоречило его жизненным убеждениям.

— А моего сына зовут Дик. Ричард Генри. Ему восемь… нет, уже девять лет. Америка, Нью-Йорк. Я боюсь, что он вырастет дикарем. Его бабушка строга, но все же ему нужен мужчина, пусть даже неблизкий.

— Мы с вами достигли соглашения. Почему бы этого не сделать и нашим командирам? В знак того, что я доверяю нашему договору, его духу и букве, я скажу вам: на «Лиане» нет бомб.

— Я рад этому.

— Война не нужна никому.

— Но мы, земляне, всегда воевали до тех пор, пока это было возможным. Даже наши судьбы были, в сущности, поединками.

— И у нас так же. Но если один корабль без особого труда может уничтожить целую планету, должен же быть предел у безумия.

— Такого рода препятствия никогда не сдерживали человека. Если огневая мощь корабля достаточна, чтобы стереть все живое в пространстве врага лишь одиннадцать раз, а не двенадцать, мы считали себя проигравшими. Что тут может значить разум?

— Благоразумие приравнивается к измене… Даже военные должны понять глупость такого положения. А мы — военные!

— Ив этом кроется слабая надежда…

— Почему вы отдали приказ команде подчиняться мне? — неожиданно спросил Битул. — Вы ведь знаете, что может стать моей мишенью. Вы действуете неразумно, капитан.

Генри вздохнул.

— Мы ведь договорились: доверие должно быть во всем. На судне должен быть капитан, а меня временно могут отозвать на флагманский корабль, если переговоры осложнятся и потребуется мнение командиров.

— Мы оба знаем, что доверие может быть глупым.

— Глупее, чем недоверие? Битул развел руками.

— Вы кое-чему научили меня, капитан. Надеюсь, что оправдаю ваше доверие.

По пути из школы домой Дик Генри и Джонатан Теллер играли в салочки. Джон был на год старше Дика и, по крайней мере, на два года ловчее. Его отец, как и отец Дика, был звездолетчиком. Это являлось причиной гордости и одиночества одновременно, потому что они и раньше видели своих отцов лишь несколько недель в году, а сейчас, во время войны с кэзо, и того меньше. Остальные ребята их недолюбливали, как будто именно эти двое были виноваты в войне. Вслух этого никто не говорил — Дик и Джон слыли отменными драчунами, — но неприязнь чувствовалась во всем.

Между отцами и сыновьями существовала не только родственная связь. Отец Дика был кадровым офицером, капитаном корабля, отец Джона был всего лишь призван на военную службу. Когда кто-нибудь из них ненадолго возвращался домой, он забирал ребят к себе, играл с ними в их игры, что не дозволялось женщинам, и они оба звали его папой. Взгляды отцов были более либеральными, чем у домашних. Они никогда не говорили о противниках как о злодеях.

«Они делают то же, что и мы», — говорил Стэн Теллер.

«Они защищают себя», — соглашался с ним капитан Генри.

Такие мысли передавались и их сыновьям, что казалось кощунством, близким к измене, филистерским семьям устрашенной Земли.

Иногда оба отца приезжали одновременно. Они служили на разных звездолетах. Капитан Генри носил форму, которую не разрешалось снимать, и гражданский плащ, чтобы отцу Джона не надо было называть его «сэр», и они вели себя, как старые знакомые.