Владимир Савченко - Странная планета

Но сейчас, когда зеркальщики принялись споро возводить из жердей вдоль обрыва помосты (куда более основательные и широкие, чем наш охотничий), я понял, что дело назревает серьезное: охота на корабль. В отряде – не менее шести десятков вдов, при каждой – три зеркальщика, солнце в выгодной позиции; если все они направят на фрегат лучи тройной убойной силы, тому не сдобровать. Я решил, как сумею, послужить соотечественникам.

Адвентита находилась на правом фланге шеренги помостов. Пока я добежал, она – массивная и мощная, как боевой слон, переливающаяся внутри розовыми оболочками органов и янтарно-желтым костяком, почтительно подпираемая снизу зеркальщиками – успела по перекладинам взобраться на свой помост; отдышалась и подала зычным голосом команду:

– Бабоньки-и-и... по три рассчитайсь! Первая!.. Оттеснив зеркальщика-адъютанта, я вскарабкался к ней.

– Тебе что здесь надо, Гули? Хочешь стать зеркальщиком?

– Адвентитушка... соседушка-лапушка... прелесть моя...– я решил идти напрямую,– эти темнотики на корабле – из моей страны. Не губите их. Напугайте... ну, сожгите верхушку передней мачты – и они уберутся восвояси. А? Радость моя...– И я хорошо погладил се: любая женщина, даже генерал, любит ласку.

– Не лапай мои боевые поверхности,– пророкотало ее превосходительство,– я при исполнении. Радость... вот скажу Аганите.– Но сердце ее дрогнуло, я видел. Между тем корабль приближался, от него до обрыва оставалось не более восьми кабельтовых.

– Бабоньки-и! – снова зычно обратилась вдова к отряду.– Здесь Демихом Гулихлопочет за своих. Просит отпугнуть их. Как, уважим, а?

– Можно... уважим! – после паузы донеслось с помостов.– Он парень ничего, хоть и темный. Пугнем – и пусть уматывают!

– Тогда слуш-шай: эрррравняйсь! Даю настройку: а тики-так, тики-так, тики-так, тики... вжик! А тики-так, тики-так, тики-так, тики... вжик!

Это был не тот успокаивающий умеренный ритм – наоборот, боевой, активный. Боевой ритм, как бывает боевой клич. Будь я полководцем, я ввел бы такой в своей армии перед началом атаки.

– А тики-так, тики-так, тики-так-тики... вжик! – гулом пошло по помостам.– А тики-так, тики-так, тики-тактики... вжик!

С правого фланга я видел, как дамы подравнивались. От Адвентиты параллельными линиями на фоне неба вырисовывались груди и животы второй, третьей и четвертой тикитакитянок. Но еще отчетливей выстраивалось все у них внутри: пунктирной перспективой уходили вдаль печень в печень, таз в таз, позвонок в позвонок, мозг в мозг, афедрон в афедрон. Не впервой, видно, вдовы выступали таким строем. Я обратил внимание на то, что и волосы у них, мощные темные гривы, все закручены на головах одинаковыми узлами и тоже образуют линию. Зеркальщики позади подравнялись и замерли, держа зеркала, как щиты.

– А тики-так, тики-так, тики-так-тики... вжик! – рокотало над обрывом, заглушая шум прибоя.

Наконец произошло главное равнение: сердца всех дам и всех зеркальщиков забились в одном ритме и в одной фазе – пунктиры ало пульсирующих комков. И мое сердце сокращалось в этом ритме, я тоже переживал боевой восторг.

– Бабоньки-и... товсь!

Подобно тому, как бомбардир перед выстрелом прочищает банником дуло своей мортиры, так и Адвентита круговыми движениями намоченной спиртом ветоши, которую подал ей зеркальщик-адъютант, протерла свои оптические поверхности. Это же по команде «товсь» сделали на всех помостах.

– Мужички-и, средними зеркалами... свет! (Средний зеркальщик на каждом помосте, повернув зеркало, отразил солнечные лучи в спину своей дамы. Строй вдов желтовато засиял.) Бабоньки-и... в фор-бом-брамсель фок-мачты – целься! – и ее превосходительство (а за ней и весь строй) прицельно выставила перед лицом кисти.

Я тоже соорудил из ладоней «подзорную трубу» и увидел, как верхний парус передней мачты фрегата вдруг ослепительно засиял – будто его осветило отдельное солнце. «И ни одна не ошиблась, знают,– отметил я в уме.– Видно, не первый это для них корабль».

– Помалу-у... чирком слева направо... пли! Огненное пятно на парусе превратилось в слепящий

штрих. Верхушка мачты враз окуталась дымом, вспыхнула, отломилась и рухнула на палубу вместе с горящим парусом и флагом. Па фрегате возникла паника, но капитан се быстро прекратил. Матросы забегали с баграми, ведрами. Через минуту дымящийся обломок фок-мачты полетел в воду.

Будь якапитаном этого злосчастного фрегата, конечно, сразу же приказал бы уходить от непонятной опасности на всех уцелевших парусах; тем более и ветер был попутный. Но командовал не я, а тот капитан, вероятно, был самолюбив, отважен и мечтал о славе. Он развернул корабль в боевую позицию. Фрегат дал по обрыву залп из всех двадцати пушек правого борта. Дистанция была предельная, вышел недолет, ядра лишь взбили фонтаны брызг у самого берега.