Стивен Бёрнс - Прокатимся по Вивальди

Чертовски забойная штучка, скажу я вам.

Начальные такты избранной Майрой пьесы были чуть ли не самыми известными и узнаваемыми в земной музыке всех времен и народов, однако мой дисплей сообщил, что это произведение Чака Берри в аранжировке X. Пая.

У меня была сотая доля секунды, чтобы прочесть информационную строку, и ноль целых, ноль тысячных, чтобы ее обдумать, ибо отсчет как раз дошел до нуля, и мы немедля произвели запуск композиции. Думаю, это самое точное выражение, каким возможно передать воспоследовавший эффект: невероятной силы акустический взрыв сбил с ног и отшвырнул от сцены пару сотен ракомедведей, уже готовых ее штурмовать…

Даже если вы знаете наизусть эту музыкальную фразу, если даже вы ожидаете ее, брутально простое и варварски помпезное вступление «Патетической» Бетховена вполне способно захватить вас врасплох. А если эти звуки усилены субобертонами, и громкость их приближается к летальной… то знаменитая бетховенская фраза являет собой не что иное, как Музыку Массового Поражения!

Та-Та-Та Там-м-м-м-м!!! — каменной лавиной прогрохотала челотта Рюба, сотрясая планету на сотню миль в окрестности. — Та-Та-Та Ту-у-ум-м-м-м!!!

Забравшиеся на сцену туземцы окаменели, вздернув усы подобно антеннам древних автомобилей, а часть публики, размазанная акустическим ударом по земле, через секунду шевельнулась и дружно выбросила в нашу сторону глазные перископы.

Стиснув зубы, Рюб выдал фразу еще громче, мощнее и убедительней: ТА-ТА-ТА ТАМ-М-М-М-М! ТА-ТА-ТА ТУ-У-УМ-М-М-М!

Майра резво присоединилась к нему на следующей фразе, внеся свою лепту в громовой бедлам хриплыми воплями двенадцатитонной железной скрипки, вскрываемой ржавым тупым смычком.

Настал мой черед, и я поспешно врубился в партитуру, не слишком хорошо представляя, чего мне следует ожидать. Яростно взвизгнув, моя виолонта безумно взвыла электрогитарой, включенной непосредственно в мультимегавольтный источник питания, и тут я наконец сообразил, что играю, в то время как бешено вращающаяся музыкальная пила в миллион лошадиных сил косила ракомедведей направо и налево.

Да-да, мы от всей души раздраконивали «Прокатимся по Бетховену»! И делали это не хуже троицы Годзилл, вооружившихся сонарньми излучателями с единственным намерением сравнять местный Токио с землей.

Вы наверняка знаете эту вещь, она десятки раз переделывалась, переписывалась и осовременивалась с тех пор, как бессмертный мистер Берри сочинил ее для своего Оркестра Электрического Света. То, что мы тогда играли, была основанная на оригинале 1970-го аранжировка, сработанная в 2040-м основателем музыкального движения «ПОП В ГЛАЗ» Хидекео Паем, который объединил в ней самые убийственные эффекты предшествующих обработок (включая зубодробительный вариант «Мозгочистов» 2010 года) и вдумчиво оркестровал их в духе безграничного поп-полисимфонизма. Полученный результат гарантированно поднимет на ноги — или бросит на колени — какую угодно аудиторию!

Туземцы отпустили Дорка, и тот безутешно зарыдал, зажав ладонями уши, а его былые мучители задергались в экстазе, размахивая усами и прищелкивая клешнями в такт. Мы же продолжали пилить и наяривать с такой энергией, что наши смычки просто чудом не задымились. И уж поверьте, это совсем не та музыка, которую можно играть сидя на стуле!

В партитуре Пая есть несколько вставных сольных номеров (называемых в подобном репертуаре брейками или риффами), где солирующий инструмент возвращается к электронной версии природного голоса, дабы озвучить комбинированные пассажи и фиоритуры имени Бетховена-Берри. К началу своего соло я был уже на ногах, приплясывая, крутясь и вертясь, и принялся расстреливать аудиторию в упор виртуозными очередями моей виолонты.

Майра в восторге закрутилась юлой, она качалась и моталась, скакала белкой и ковыляла уточкой, а Рюб в обнимку с челоттой безумно вальсировал по сцене, то яростно сражаясь с ней, то страстно прижимая к груди.

Под конец, вернувшись к оригиналу Бетховена, мы разразились запредельным овердрайвом: невыносимый, сотрясающий разум бас виолончели слился с воплем боевой скрипки, яростно извергающей антиматерию, а моя виолонта зашлась в таком заоблачном визге, что стеклянный резервуар с Юмми-Бумми, завибрировав, лопнул и рассыпался на мелкие куски.

Потом наступила мертвая тишина.

Я всегда полагал, что это просто избитый оборот речи, и был не прав.

Сотни багровых фигур с рачьими усами и клешнями застыли в абсолютном молчании и неподвижности, сильно напоминая стоп-кадр из ночного кошмара подвыпившего рыбачка, уснувшего на голой земле у костра.