Рон Хаббард - Страх

— Спасибо, Томми.

— Сходи к доктору Чалмерсу, и пусть он напичкает тебя хинином. Я буду рядом с тобой и позабочусь, чтобы ты опять не заплутал. Тем самым я преследую еще одну цель. Если ты что-нибудь увидишь, то увижу и я. И, может статься, благодаря моим познаниям в этой области ты останешься цел и невредим.

— Я с трудом понимаю, что…

— Ничего не говори. Отчасти это моя вина — наговорил тебе невесть что про демонов и дьяволов. Вы оба — и ты, и Мэри — мне слишком дороги, и я не могу допустить, чтобы случилось несчастье. Кстати, Джим…

— Да?

— Слушай, ты ведь не подозреваешь меня в том, что я подсыпал тебе в рюмку наркотик или еще что-нибудь в этом роде?

— Нет! Мне такое и в голову не приходило!

— Я просто так спросил. Ты же знаешь, что я тебе друг, верно, Джим?

— Да. Конечно, знаю. Иначе я бы никогда не отважился рассказать тебе все это. Они двинулись к церкви. Начал звонить колокол — на колокольне раскачивалась черная тень, и плывущий в воздухе звук кольцами обвивал нарядную толпу на паперти, как бы мягко подталкивая ее внутрь. Джим Лоури оглядел старую, милую сердцу церковь: плющ еще не распустился, и длиннющие бурые петли тянулись вверх, приникая к серому камню; витражи поблескивали в солнечных лучах. Но почему-то он ощущал себя не в своей тарелке. Церковь всегда была для него святилищем, местом отдохновения, но сейчас…

Какая-то женщина, задев локтем, вывела его из состояния задумчивости, и он увидел, что это жена декана Хокинса. Тут он вспомнил.

— Ах, миссис Хокинс!

— Здравствуйте, профессор Лоури. Ваша жена с вами сегодня?

— Про это-то я и хотел сказать, миссис Хокинс. Ей нездоровится, а, если не ошибаюсь, она пригласила вас на чашку чая.

— Да.

— Она просила извиниться от ее имени и, если можно, отложить ваш визит, миссис Хокинс.

— Может быть, мне стоило бы позвонить и справиться, не нужно ли ей чего-нибудь?

— Нет. Все, что ей нужно, так это немного отдохнуть.

— Пожалуйста, передайте ей мои пожелания скорейшего выздоровления.

— Непременно передам, — откликнулся Лоури, и они разошлись каждый в свою сторону.

Обычно Томми сидел рядом с Лоури и Мэри — их места на скамье никто не занимал. Лоури сел и огляделся вокруг, рассеянно отвечая на приветствия.

— Отвратительная старая карга, — прошептал Томми. — Неудивительно, что Хокинс страдает расстройством пищеварения. Как это она вообще с тобой заговорила после такого известия.

— Какого известия? — шепотом спросил Лоури, слегка повернувшись к Томми.

— Касающегося тебя и Джебсона. Они с миссис Джебсон близкие подруги, и новость знают уже все. Вряд ли она навестила бы сегодня Мэри. Сидя рядом с тобой, я подрываю свою репутацию. Их же реакция в высшей степени смехотворна. Как будто этот дурак Джебсон тебя огорчил.

— Огорчил. Немножко.

— Чему же тут огорчаться? Отныне ты избавлен от чудовищной скуки. Тебе больше не придется зевать на чаепитиях. Ты сам не понимаешь, как тебе повезло.

— А как быть с Мэри?

— Мэри всегда мечтала путешествовать с тобой, и теперь ты не сможешь ей отказать. Если бы ты сам так болезненно это не переживал, она, скорее всего, веселилась бы, как дитя. Подумай только, отменить визит миссис Хокинс! Неужели ты не понимаешь, как это прекрасно, Джим? Она вмазала самой миссис Хокинс ниже пояса.

— Споем гимн номер 197, - раздался голос издалека.

Под хриплые стоны органа все прихожане поднялись со своих мест, открыли молитвенники и начали откашливаться, переминаясь с ноги на ногу, затем гнусавый голос пастора Бейтса перекрыл шум, хор запричитал дрожащими голосами, и служба началась.

Во время службы взгляд Лоури был прикован к затылку Джебсона — Лоури смотрел на него почти ненамеренно, но Джебсон несколько раз тревожно обернулся. На самом же деле Лоури едва видел Джебсона — убаюканный монотонным речитативом Бейтса, Лоури отдался во власть своих мыслей, беспокойно блуждавших в поисках ответа.

Ответ.

Он знал, что ему нужен ответ.

Он знал, что, найди он ответ…

Пропавшие четыре часа. Он смутно осознавал, что если ему не удастся их отыскать, то он обречен — как намекнул ему Томми — на безумие. И в то же время интуиция подсказывала ему, пускай неясно: нельзя ему гоняться за этими четырьмя часами. Нельзя. И тем не менее надо!

Он опять поднялся на ноги, невидящими глазами уставившись в молитвенник, запел больше по памяти, едва заглядывая в книжечку и почти не слыша органа. Затем он умолк, забыв обо всем.