Дмитрий Володихин - Созерцатель

10 секунд.

Мой потолок в России – что-то вроде министра финансов. Лет через пять. И, быть может, несколько решительных взмахов плавниками, после которых меня будут некоторое время помнить… Банковская реформа такого-то…

Мне пора выбираться из ловушки. Когда приходит тоска, это верный сигнал: пора.

За вечер я собрал всю наличность, которая могла быть снята без особого труда. Поехал домой. Фокина, думаю, кляла меня последними словами. А малый из Финконтракта, наверное, пожал плечами и доложил начальству о досадном недоразумении. Решетников даже не заметил моего отсутствия, это уж как Бог свят. А у Кухарчука появилась надежда. Впрочем, скорее всего, – тщетная…

Заехал домой и велел жене одеваться. Я приучил ее не спрашивать лишнего, когда спрашивать не стоит. Попросил забрать с собой побольше одежды. Да, и верхней тоже. Все-таки уже октябрь на дворе.

…Я не так давно купил этот коттеджик. Наверное, было предчувствие тоски. Некоторое вещи совершаешь правильно совершенно неосознанно. Отвечаешь на вопрос, который будет задан еще невесть когда и невесть кем. Мы разложили вещи и попили кофе. Поздним вечером мне не обойтись без кофе. Глаза слипаются и нет никакого желания давать жене то, на что она рассчитывала. Да, пожалуй, рассчитывала. Сегодня – так точно. А вот если взбодриться парой чашек, получается совсем нехудо…

Можно бы, конечно, ей отказывать. Раз, два, десять раз. Если бы я хотел развестись, конечно. Но с Ольгой я не желаю разводиться. Нет, положительно я не собираюсь разводиться с Ольгой. Кажется, я отыскал именно такую женщину, которая… которая… наполняет помещение комфортом. Трудно объяснить, как это и что это такое. Прежде, когда я заводил знакомства с расчетом на долгий срок, меня наполняло предчувствие неприятностей. И каждый раз оно сбывалось. Либо материализовывалось, либо просто было верным. Когда долго занимаешься бизнесом, особенно финансами, начинаешь относиться к самым потаенным человеческим устремлениям как хирург к внутренностям пациента. Это, говоришь, твое сердце? А вот и нет, душа моя, тут я вижу прямую кишку. А у тебя, милая, что болит? Мозг отуманен тонкими грезами? Да нет, все проще. Мозг ни при чем, когда налицо явный цирроз печени… У женщин это еще более отвратительно, чем у мужчин.

Оля не врет. Ни разу не пыталась меня предать, а вот заботиться обо мне – очень даже пыталась. Порой даже несколько навязчивее необходимого. Но у всех есть свои слабости. Заботу о себе вполне можно перетерпеть. Вообще, многое можно простить женщине, которая любит тебя, не мучает тебя и не смотрит на тебя как на помесь кошелька с вибратором. Еще больше можно простить женщине, когда с ней легко, когда ты молча почесываешься, долго слушаешь всякую ерунду, сам отвечаешь в конце концов ерунду, но от присутствия этой женщины чувствуешь необыкновенное удовольствие и даже успокоение. Мол, она здесь и, значит, все в порядке.

Оля невысока, худощава и русоволоса. Небольшие грудки и тонкая точеная шея. Как раз то, что мне нравится. А вот попка – на любителя. Не на меня. Высокий лоб. Слабые, вечно готовые к улыбке губы. В общем, ничего особенно. Нетрудно приобрести нечто на два порядка лучше. Лучше – по всем статьям, кроме… вот… как раз… удовольствия и успокоения. С одной стороны, не бывает неприступных женщин, бывает недостаточно денег. С другой стороны, надо отличать то, что тебе нравится от того, что ты любишь. Олю я люблю.

Моя жена не особенно искусна, но невероятно темпераментна. Иногда – ненасытна. Когда я могу себе позволить расслабиться на денек или два (очень редко) у нас безо всякого кофе получается истинный фейерверк. В остальное время она ходит на разнообразные дурацкие курсы, а я старательно не обижаю ее.

Сегодня у нас получилась очень хорошая ночь. Мы дважды делали перерыв и обменивались ерундой в гомерических количествах. Ерунда звучала столь же значительно, как должны бы звучать какие-нибудь гениальные стихи или афоризмы великого философа. Потом я остервенело покрывал ее грудь поцелуями. Она не закрывала глаз: ей приятно смотреть на мое лицо, особенно когда его искажает судорога наслаждения.

…Утро выдалось дрожащее, неверное, зябкое. Каким и должно быть подмосковное утро в начале октября. Неродившийся дождь мучительно трепетал мелкими капельками на траве, на оконной раме, на сосновых перилах крылечка. Беспощадная рань уязвляла обнаженное тело десятком холодных ласк. Из полуоткрытой форточки доносилось горьковатое эхо погибающей листвы.