Исай Лукодьянов: Ур, сын Шама. Формула невозможного

— Арташес! — крикнул Федотов, грозно вращая белками. — Аврал! Свистать всех наверх, вьюшки крепить!

Волосатый радист сорвался с места и, высоко подкидывая ноги, побежал к вьюшкам, пробежал мимо и, сделав несколько кругов по палубе, вернулся к исходному пункту.

На этом церемония встречи начальника экспедиции закончилась. Вьюшки были закреплены. «Севрюга» на малых оборотах отошла от причала и взяла курс на Чертово городище.

Всю дорогу шли светлой лунной ночью. Покачивало. Валерий безмятежно спал в кубрике и видел во сне, как начальник отдела Грушин бегает в одних плавках по институтским коридорам и кричит дурным голосом: «Свистать всех наверх!»

Под утро Федотов разбудил его и сказал:

— Пять миль до городища. Стопорить моторы?

— Да, конечно.

Валерий взбежал по крутому трапу наверх. Был тот тихий час, когда море, присмирев, готовилось упруго вытолкнуть из-за горизонта огненный мяч солнца. Восток уже пылал оранжевым и красным светом. В воздухе была разлита плотная тишина.

Радист Арташес, исполнявший по совместительству обязанности кока, позвал завтракать. Валерий наполнил пластмассовую кружку чаем и обратился к команде с речью.

— Товарищи! — сказал он. — В последнее время в данном районе проходящими судами обнаружены случаи непонятной вибрации верхних слоев воды, настолько значительной, что отмечен случай поломки гребного вала…

Команде «Севрюги» это было известно, но все с уважением слушали, как начальник ловко перекладывает человеческую речь на нудный канцелярский язык.

— Во избежание аварии, — продолжал Валерий, покрывая бутерброд толстым слоем консервированного паштета, — все время пребывания в зоне вибрации мы будем находиться под парусами.

— Правильно, — одобрил моторист Володя Ткачев. — Чего зря моторесурсы бить.

— Тебе лишь бы сачковать, — заметил Федотов.

Валерий аккуратно прикрыл паштетный слой вторым ломтем хлеба и откусил большой полукруг, для чего ему пришлось открыть рот на угол, предельный для челюстного сочленения.

— Вовово виваия вувет, — сказал он с набитым ртом. — Возможно, вибрация будет обнаружена не сразу, — продолжал он, прожевав, — поэтому мы будем крейсировать в зоне и выжидать. Поскольку характер и свойства вибрации пока не уточнены, купание воспрещается.

— А рыбу ловить? — спросил Арташес.

— Рыбу? — Валерий немного подумал. — Рыбу можно.

После завтрака подняли паруса, и «Севрюга» медленно с легким утренним ветерком двинулась к загадочному месту. Море было спокойно. Солнце, поднявшись над горизонтом, мягко золотило зеленоватую поверхность воды.

Ходили взад и вперед короткими галсами. Потом догадались лечь в дрейф: надоело делать поворот за поворотом. «Севрюга», мало приспособленная к роли парусного судна, не хотела подчиняться. Наконец нашли такое положение парусов, при котором грот и кливер уравновешивали друг друга, и «Севрюга» начала описывать короткие дуги «туда и сюда», чуть отходя под ветер.

Команда освободилась. Первым делом освежились забортной водой, поливая друг друга из ведра. Затем Арташес притащил удочки, и все четверо, свесив босые ноги за борт, приступили к лучшему в мире препровождению времени. Вполголоса рассказывали анекдоты из жизни рыболовов. Несколько раз Валерий перевешивал датчики, опущенные на кабеле в воду, взглядывал на приборы — они пока не обнаруживали никаких колебаний.

Вибрация началась в полдень. Корпус «Севрюги» вдруг затрясся мелкой дрожью. Штаги и ванты заныли так надсадно, что у Валерия заболели зубы. Арташес зажмурился и заткнул уши пальцами.

Каждая деталь катера, казалось, издавала свой звук, и эти звуки сливались в дикую и весьма неприятную какофонию.

Валерий кинулся к приборам. Рычажок самописца чертил на медленно ползущей графленой ленте узкие зигзаги.

— Валера! — позвал Федотов. — Глянь, что делается!

Вода вокруг катера была в серебряных пятнах: рыба, оглушенная или убитая, всплывала на поверхность брюхом кверху. Оглушенная или убитая? Это было очень важно.

— Черпак! — крикнул Валерий.

Федотову удалось начерпать десятка два рыб и вывалить их в бачок с морской водой. Через несколько минут крупные рыбы начали плавать, тычась мордами в стенки бачка. А мелочь, оглушенная насмерть, так и не проявила признаков жизни.

— Что это та-та-такое? — спросил Федотов, стуча зубами.

— По-моему, ультразвук. — Валерий снова подошел к прибору.

Да, колебания были явно ультразвуковые. Невидимые и неслышимые, доступные только чуткому слуху приборов, они заставляли «Севрюгу» трястись мелкой дрожью, которую колебания всех частей катера превращали в слышимые звуки.