Исай Лукодьянов - Ур, сын Шама. Формула невозможного

– О, прошу прощения, джентльмены, – сказал я. – Мистер Холмс, Шерлок Холмс, частный следователь и химик-любитель. А это – мой приятель по клубу…

– Сэр Артур Конан Доил, – перебил меня Холмс. – Врач, путешественник и писатель. К сожалению, немного увлекается спиритизмом. Очень приятно, сэр Артур. Как поживаете, сэр?

– Как поживаете, мистер Холмс? – приветливо сказал сэр Артур. – Очень приятно, я много слышал о вас.

– Это делает мне честь, сэр. В свою очередь, скажу, что сведения о вас и ваши фотографии помещены во многих британских справочниках. Однако я вынужден просить прощения: неотложное дело требует присутствия доктора Ватсона в другом месте. Ватсон, вам придется заехать домой за зубной щеткой и оставить записку жене. В 14:45 мы выезжаем дуврским экспрессом с вокзала Черинг-Кросс. Завтра мы должны быть в Париже. Прошу прощения, сэр Артур. Было очень приятно познакомиться.

– Одну минутку, мистер Холмс, – сказал сэр Артур, умоляюще глядя на моего старого друга. – Не могу ли я вам быть полезен в Париже? Я бывалый человек, уверяю вас.

– Что ж, – сказал Холмс. – Вы окажете мне честь, сэр Артур. В дороге я попробую разочаровать вас в спиритизме. Пошлите за кэбом, Ватсон.

Я не сомневался, что Холмса пригласили в Париж для участия в следствии о пропаже «Джоконды». Но дело оказалось вовсе не в «Джоконде». Мы столкнулись с таким удивительным, необъяснимым явлением, что даже Холмс, с его проницательностью и ясным умом, был поставлен в тупик.

Но не буду забегать вперед.

Итак, префект полиции, сухощавый француз с черными, как смоль, бакенбардами, встретил нас на вокзале и повез прямо в Лувр. Признаться, я несколько усомнился в правдивости той истории, которую префект рассказал нам по дороге. По его словам выходило, что позавчера среди бела дня неизвестные злоумышленники похитили из Лувра статую Ники Самофракийской – богини победы.

Я не раз бывал в Лувре и каждый раз любовался этой статуей – гениальным созданием неизвестного греческого ваятеля третьего или четвертого века до рождества Христова. У нее не было ни головы, ни рук, только сильное стройное тело, устремленное вперед, и расправленные в полете крылья за спиной.

Вполне можно было себе представить, как при известной ловкости похитили «Джоконду», в конце концов, это был кусок холста в четыре квадратных фута и весом вместе с рамой не более десяти фунтов. Но унести – среди бела дня!

– огромную статую, весившую не менее трех тысяч фунтов…

Префект говорил со свойственной французам экспансивностью и, я бы сказал, с неприличной для английского уха громкостью, к тому же он был очень взволнован и картавил сверх всякой меры. Холмс вежливо слушал его речь, а я… Словом, я сомневался.

Лувр был закрыт, и префект провел нас одним из служебных ходов. Мы быстро прошли анфиладу зал, увешанных картинами, и остановились лишь на мгновение: префект показал нам промежуток между картинами – пустующий промежуток, в котором еще месяц назад Мона Лиза улыбалась своей загадочной улыбкой и перед которым еще долго будут толпиться зеваки, с тупым любопытством разглядывая пустую стену.

Затем мы миновали небольшую круглую залу с кольцом красных бархатных диванов по стенам – в центре ее стояла Венера Милосская, и вышли на площадку, к которой вела красивая беломраморная лестница. Над этой площадкой, я помнил, обычно парила Крылатая Победа, Ника Птерикс, Ника Самофракийская.

Но теперь Ники не было. Осталась нижняя часть пьедестала, и мы оторопело уставились на нее. Пьедестал был срезан наискось двумя плоскостями, сходящимися под тупым углом, будто две гигантские челюсти перекусили каменный массив.

К нам подошел директор Лувра в сопровождении нескольких людей официального вида. Он поздоровался с нами и горестно сказал:

– Господа, какой ужас! Трудно поверить, что это дело рук человеческих… После «Джоконды» – Ника Самофракийская! Поистине, господа, на Лувр пал гнев божий. Мы были вынуждены принять меры, чтобы в газеты не просочилось ни одного слова об этом событии. И без того слишком много нежелательных толков…

Он говорил красноречиво и искренне, но префект не дал нам дослушать его до конца.

– Мсье Холмс, – сказал он, потрясая бакенбардами, – не угодно ли вам осмотреть эти странные следы?

Холмс, конечно, сразу заметил следы, а мы с сэром Артуром только сейчас обратили на них внимание. Следы на полу и впрямь были необычны: как будто подошвы похитителя, топтавшегося вокруг пьедестала, были покрыты рубчатыми зигзагообразными полосами. Я готов побиться об заклад, что такой обуви на свете не бывает. Но следы были явные – черная грязь, засохшая изломанными полосками.