Клиффорд Саймак - Галактический фонд призрения

Мы обменялись рукопожатием, причем полковник вел себя гораздо любезнее, чем можно было ожидать. После чего Дж.Х. вышел из кабинета, оставив нас вдвоем. А мы еще посидели и помолчали, как бы оценивая друг друга. Не ведаю, что чувствовал полковник, а я со своей стороны готов признаться, что мне было не по себе. Я невольно задавался вопросом, что такого я натворил и к какому наказанию меня приговорят.

— Интересно, Лэтроп, — обратился ко мне полковник, — расскажете ли вы мне честно, как это произошло? Как вам удалось выяснить про домовых?

— А я ничего не выяснял, полковник. Это был просто-напросто розыгрыш.

Я рассказал ему, как Пластырь распустил язык, обвиняя всех штатных сотрудников в отсутствии инициативы, и как я придумал байку про домовых ради того, чтобы свести с ним счеты. А он свел счеты со мной тем, что взял и напечатал ее.

Только полковника моя версия не устроила. Так он и сказал:

— За этим кроется что-то еще.

Я не сомневался, что он меня не отпустит, пока я не вывалю все начистоту, — и хоть он не намекал на это ни словом, за его плечами вставали контуры Пентагона, комитета начальников штабов, операции «Летающая тарелка» или как там ее назвали, а еще за его плечами витали ФБР и множество иных неприятностей. Так что я облегчил себе душу, рассказав все в подробностях, и отдельные подробности безусловно звучали очень и очень глупо. Однако он словно не заметил глупостей и спросил:

— И что вы теперь думаете обо всем этом?

— Прямо не знаю, что и думать. Может, они из космоса или...

Он спокойно кивнул.

— Нам известно уже довольно давно, что они совершают посадки. Однако теперь они впервые сознательно привлекли к себе внимание.

— Но что им нужно, полковник? Чего они добиваются?

— Сам бы хотел это понять, — ответил он. Помолчал и тихо добавил. Разумеется, если вы вздумаете ссылаться на меня в печати, я буду отрицать все напропалую. И вы поставите себя по меньшей мере в двусмысленное положение.

Бог весть, что еще он намеревался сказать, может, всего ничего. Но тут зазвонил телефон. Я поднял трубку — вызывали полковника. Он бросил короткое «Да» и стал слушать. Слушал молча, только мало-помалу бледнел. А когда повесил трубку, то вид у него был прямо-таки больной.

— Что стряслось, полковник?

— Звонили из аэропорта. Случилось нечто несусветное, и буквально только что. Эти друзья появились непонятно откуда и накинулись на самолет. Чистили его и полировали, навели на него глянец и снаружи и изнутри. Персонал не мог ничего поделать, только хлопал глазами...

Я усмехнулся.

— Что же тут плохого, полковник? Просто они отнеслись к вам по-доброму.

— Вы еще ничего не знаете! Когда они навели на самолет красоту, то в завершение намалевали на носу домового!..

Вот, пожалуй, и все, что можно рассказать о проделках домовых. Их атака на самолет полковника осталась, по сути, их единственным публичным выступлением. Но если они стремились к гласности, то добились своего создали запоминающееся зрелище. В аэропорт в то утро завернул один из наших фотографов, суматошный малый по имени Чарльз: он никогда не появлялся там, куда его вызывали, зато неизменно возникал без приглашения на месте необычных событий и катастроф. Никто не посылал его в аэропорт его отправили на пожар, который, к счастью, обернулся всего-то небольшим возгоранием. За каким чертом его занесло в аэропорт, он и сам впоследствии объяснить не мог. Однако он очутился именно там и снял домовых, полирующих самолет, — и не один-два снимка, а дюжины две, израсходовав всю наличную пленку. Более того, он ухитрился снять их телескопическим объективом, который в то утро засунул в саквояж по ошибке — раньше он никогда им не пользовался. С тех пор он с этим объективом не расставался, но, по моим сведениям, ему больше ни разу не выпадало повода его применить.

Снимки вышли — полная прелесть. Лучшие из них мы отобрали для первой полосы, разверстав их на всей ее площади, да еще не поскупились и заняли остальными снимками две внутренние полосы. Агентство «Ассошиэйтед пресс» приобрело на снимки права и распространило по всей стране, и их успели напечатать во многих крупных газетах, пока кто-то в Пентагоне не прослышал об этом и не наложил вето. Но поздно: что бы ни предпринял теперь Пентагон, снимки уже разошлись. Может, они причинили зло, а может, добро, — так или иначе, исправить этого было уже нельзя.

Наверное, если бы полковник узнал про снимки, он попробовал бы запретить их опубликование или даже конфисковал. Но о существовании снимков стало известно только тогда, когда полковник убрался из нашего города, а то и вернулся в Вашингтон. Чарли где-то застрял — скорее всего в пивной — и объявился в конторе лишь под вечер.